Остальная же армия, не участвовавшая в репетиционных столкновениях с массами, пребывала в состоянии глубокой распущенности и тотальной деградации — продавала оружие готовящимся к войне чеченцам, строила дачи, копала картошку, пропивала исподнее и решала судьбоносный вопрос: как должна выглядеть новая форма для офицерского состава и кто должен ее придумать — Зайцев или Юдашкин?
По окончании так никому ничем и не навредившего митинга, все эти огромные, многокилометровые народные массы, как по кишкам, расползлись по окрестным улицам. Эта безмозглая толпа могла взять Кремль и свергнуть так ненавистный им "Эльцинский режим" в течение максимум пяти минут. В чем был весь прикол этого сборища? Лично я, честно признаюсь, так и не понял. Знаю лишь, что более в российской истории никакая такая «оппозиция» столь огромную аудиторию слушателей из числа представителей самого что ни на есть «народа» не собирала. И я понял тогда простую вещь — даже если этим милым моему сердцу людям не долбить дубинкой по спине, они все равно никогда не придут к власти. И даже не научатся хотя бы немного на неё влиять. Потому что люди наши в большинстве своем этой самой власти, то бишь ответственности, до смерти боятся. Оно им категорически не надо. Русскому человеку влом. Ему хочется уползти и спрятаться. Можно и напиться. В крайнем случае, он из радикального протеста разобьёт ларёк с шаурмой. Ну, или прирежет в темном переулке ни в чем не повинного в бедах русского народа обычного парня из Баку. Русский человек, увы, готов ко всему — и даже если его посадят обратно в хлев, как было при немцах, если действо сие не будет сопровождаться массовым геноцидом, расстрелом и пытками — он никогда не пойдет защищать Родину — он может сделать это только из мести — за брата, друга, сестру. И никто не убедит меня в обратном, потому что сам я вырос в крестьянской избе вместе с поросятами и теленком, которым зимой было холодно в сарае. Странно, что там не было коровы — наверное, она просто не пролезла в дом, и поэтому оставалась мёрзнуть, спать и мычать на своем обычном месте.
Митинг, однако, закончился, и к группе молодых людей, возле которых оказался я, подошел Лимонов. Его всячески домогались разные журналистки, он раздавал бабкам и дедкам автографы. Рядышком с ним расположился невысокого роста толстоватый мужик, с удалыми кудрями и усами. Красавец-казак, как оказалось спустя десятилетие, был ни кто иной, как легендарный журналист Влад Шурыгин. Мы пошли неорганизованной толпой в сторону Лубянской площади, остановились у пивного ларька прямо у входа в метро, и Лимонов произнёс:
