Сначала забрезжит общая идея, а потом нужная часть схемы вспыхивает немеркнущим светом пред моим внутренним взором, как выразился однажды, правда по другому поводу, Уордсворт. Люблю поэтов. Я и сам стал бы поэтом, только за поэзию платят меньше, чем за кибернетику.
Решение моей проблемы, как это часто бывает, было заключено в самой постановке вопроса. В чем различие между мыслящим человеком и немыслящей машиной? Разумеется, в том, что машина не может мыслить. Она просто-напросто отбарабанивает вам ответ на вопрос, единственный ответ, который был в нее заложен программистом.
С человеком все обстоит иначе. Какой бы вопрос ему ни задали, вы никогда не знаете заранее, что он ответит. Вас может ожидать и совершенно правильный ответ, и ответ верный лишь отчасти. Под сводом человеческого черепа неразличимо сплавлены воедино софизмы, способные вызвать у вас лишь легкое раздражение, и совершенно нелепые представления.
Иногда какое-нибудь понятие, считавшееся некогда лишенным всякого смысла, приводит к правильному ответу или позволяет по-новому поставить какой-нибудь вопрос, и тогда рождается новая идея или совершается великое открытие. В других случаях разумное начало оказывается погребенным под ворохом неразумного, и тогда ответ лежит на грани безумия, ибо измученный разум черпает доводы из глубин подсознания.
С компьютером все обстоит иначе. Компьютер слишком логичен, слишком прямолинеен. Вы спрашиваете у компьютера, сколько будет дважды два, и он отвечает вам: «Четыре». Девять из десяти людей ответили бы вам так же, но десятый спросил бы: «Дважды два чего? Двое мужчин и две женщины? Или два слона, дирижерская палочка и небоскреб Эмпайр-Стейтс Билдинг?»
С этим различием и были связаны все неприятности с СИМом. Он обладал чрезмерно изощренной логикой, был слишком математичен. Ему недоставало разнообразия в идеях. В память СИМа нужно было ввести ворох всякой чепухи. Ведь СИМ должен был быть самую малость «не в своем уме» — как всякий человек!
Два часа у меня ушло на то, чтобы приготовить наживку. Я повернул главный выключатель и задал СИМу один или два простых вопроса. Я записал их в двоичной системе, сопоставив каждой букве нашего алфавита определенную комбинацию нулей и единиц, понятную СИМу. Индикатор памяти стоял на нуле, и бумажная лента на выходе оставалась девственно белой. Я принялся загружать память СИМа: ввел в нее сначала самые разные факты, важные, второстепенные и так себе, затем понятия, противоречащие здравому смыслу, и совсем безумные идеи, отрывки из поэзии — словом, всякую всячину, какая только приходила мне в голову.
