— Вот прямо сейчас у дверей моего кабинета стоит длинная очередь желающих, — признался он. — Не думайте, что никто, кроме нас, не ощущает надвигающейся войны. — Он нахмурился и снова придвинул кресло к столу. — К сожалению. Кол, это зависит не только от нас.
— Что еще? — нахмурился Колхаун. Драммонд больше не скрывал раздражения, почти злости.
— Еще один «человеческий фактор», — ответил он, — и притом тот, о котором мне и говорить-то тошно. В общем, довольно много в целом верных присяге офицеров отказываются поддержать план, хоть и согласны с ним. Они боятся, что высокопоставленные прихвостни КМГС в Адмиралтействе пронюхают об операции, и в случае ее провала на карьере всех, кто хоть как-то был связан с ней, можно будет ставить крест.
— Я и сам подумывал о такой возможности, — тяжело вздохнул Колхаун, — да только верить не хотелось. — Он хмуро пожевал губу. — Ежели это все те говнюки, на которых мы полагались последние недели, нам впору хоть самим идти к Амхерсту с заявлениями в его сраный КМГС. У них по крайней мере хоть цель общая имеется.
Драммонд кисло улыбнулся и понимающе кивнул.
— Я понимаю твои чувства. Кол, — сказал он. — Я и сам терпеть не могу иметь дело с малодушием. Но подумай, до тех пор, пока мы не обнаружим разумных существ, лишенных эмоций, нам придется иметь дело не с одним отклонением, так с другим. Одно утешение: облачникам вряд ли лучше, чем нам, — ведь их прихвостни, КМГС, еще трусливее. Ты только представь себе, каково иметь дело с такой вонючкой, как Пувис Амхерст. Колхаун хихикнул.
— Ага, — произнес он, подмигнув Бриму. — Я и то не придумал бы наказания страшнее. — Он снова повернулся к Драммонду. — Одно жаль, это мало что меняет, верно? — продолжал он. — Во Флоте до хрена нормальных офицеров, которые не поддерживают план. И это паршиво, потому как принц Онрад ставил одно главное условие: мы сами должны заручиться поддержкой среди…
Не успел он договорить, как дверь распахнулась, и вошел Барбюс.
— Его Высочество вице-адмирал Онрад, — объявил он так невозмутимо, словно кронпринц заглядывал к ним по десять раз на дню.
Едва трое офицеров успели вскочить и вытянуться по стойке «смирно», как в комнату вошел Онрад. Поверх обычной штабной формы — остроконечной шапки с вышитыми по полям двумя рядами дубовых листьев, синего кителя, таких же синих штанов и сияющих черных башмаков — на нем была расстегнутая синяя куртка с четырьмя с половиной полосками на обшлагах. Других украшений на мундире не было, если не считать золотой ленты участника Битвы за Аталанту.
