– Зинаида Алексеевна, вы кому верите?! – в другой очереди краснолицая полная женщина в модном пальто говорила по телефону. – Вы кому верите? Вы мне верьте! Мой брат служит в штабе Самого… И уж он-то мне не соврет! Это все полная ерунда, Зиночка, полная чушь. Сейчас наши заманят их поглубже, и одним махом, понимаете?! Одним махом!
Слухи вспыхивали и гасли, каждый был сам себе стратегом и с легкостью двигал иллюзорные армии направо и налево, даже не читая газет. Империя словно радовалась тому, что ее ожидает. Поезда ходили по расписанию, свет и горячая вода были в каждом доме. Не беспокойтесь. Ждите. Ждите. Ждите.
Никто не знал, что творилось там, куда уже дотянулись синие стрелы на картах. Ни звука, ни сообщения в иностранных газетах. Город за городом скрывался в неизвестности, прерывая обмен телефонными разговорами, телеграммами, радиосигналами. От Империи отпиливали кусок за куском, а ее огромное тело до сих пор не чувствовало боли.
Почти.
* * *
Маршал умирал уже давно, но сейчас, кажется, болезнь миновала все стадии и приблизилась к финалу, словно шахматная партия, в конце которой есть только один исход, как бы ни изощрялся игрок, фигуры которого заперты в углу доски. Лежа в кровати, опутанный проводами датчиков, он дышал, потому что машина дышала за него. Врачи были довольны – удачный случай, все коллеги единодушны в диагнозе "не жилец"; брать на себя ответственность за увешанный всеми государственными наградами полутруп никто не стал бы в одиночку.
Когда диагноз прояснился, пригласили родственников. Они съехались мгновенно, будто этого ждали – хотя, конечно ждали, готовились, хватались за трубку при каждом звонке телефона. Маршал должен был оставить многое, прямоугольный конверт завещания в темноте сейфа хранил чье-то счастье.
Они появлялись целыми семьями, и особняк равнодушно открывал перед ними двери комнат – больше, больше, еще больше. Места было много.
Каждое утро все они слушали радио. И после обязательного ритуала с флажками поворачивали головы к врачу, который входил с ежедневным докладом. Было бы можно, они бы втыкали флажки не в карту, а прямо в старческое тело, отмечая продвижение невидимой армии, захватывавшей плацдармы в легких, оккупировавшей печень и желудок. Никакой капитуляции, полное уничтожение. Но маршал не умирал, и белый конверт лежал в сейфе.
Он давно уже не чувствовал боли, тело не подчинялось ему, хотя иногда будто кто-то рывком раздергивал занавески, и маршал успевал увидеть потолок комнаты и услышать, о чем говорят люди, которые неслышно ходят рядом, думая, что он ничего не понимает.
