Он обошел правое крыло Жилища Власти и решительно свернул к Главному крыльцу. У него было право входить сюда в любой час дня и ночи. Изар мог выбрать и другой, не столь откровенный вариант: в левом крыле специально было приотворено одно из окон первого этажа, шестнадцатое от угла, окно малой фельдъегерской, ныне пустовавшей по сокращению внешней переписки; дверь фельдъегерской выходила в малый служебный коридор, дальше шел большой, а он уже выходил к лестнице, что вела в покои Властелина. На случай, если бы он избрал этот путь, в большом служебном коридоре засел один из операторов телевидения с камерой. Но Наследник решил идти прямо; хотелось, чтобы поскорее все закончилось.
Четверо Ратанских гвардейцев перед входом единым движением скрестили копья с широкими режущими наконечниками, преграждая путь. За два шага до них Изар остановился. «Слава гвардии!» – проговорил он громко и спокойно. «Слава Наследнику!» – гвардейцы не задержались с ответом ни на секунду. Копья беззвучно разошлись, фламмеры на широкой серебряной груди каждого не шелохнулись. Двери медленно, торжественно (иначе они не умели) растворились. Изар вступил в Жилище Власти, о котором всю жизнь думал, как о доме, где живет его отец.
Из-за позднего часа челяди внизу не должно было быть; ее и не видно было, но Изару почудилось, что дыхание многих людей доносилось до него. Под высоченным потолком, на плечах беломраморного изваяния Ленка Фаринского, основателя Державы, Объединителя, угнездился оператор с ручной камерой. Просто-таки ничего святого не было для них. Горчичное семя, репортеры. Наследник был уверен, что по другую сторону вестибюля, на статуе Азры Менотата, Законодателя, приютился и другой такой же ловец новостей. Сегодня придется все стерпеть, сегодня их день.
Оставляя лифты слева, Изар направился к главной лестнице; он так решил заранее, потому что ни в одном лифте, даже в Жилище Власти, нельзя быть до конца уверенным: возьмет и застрянет в самый неподходящий момент, превращая высокую трагедию в непристойный фарс. В последние годы вещи служили людям все хуже и хуже, черт знает почему, в этом еще предстояло разобраться. На лестнице он камер не заметил, но остался в уверенности, что они там были – где-нибудь в листве окаймляющих лестницу деревьев. Второй этаж. Смотритель Большого зала сделал шаг от двери, низко поклонился. Не утерпел, значит, старый дурак; ему ведь сейчас тут делать совершенно нечего, но захотелось своими глазами увидеть, как поднимается Наследник к совершению главного своего поступка. Третий этаж. Здесь еще сохранились ароматы давно уже закончившегося ужина. И – четвертый.
