Параллельно работал наш герой — Владимир-Зеэв Жаботинский. Многим казалось — по аналогии — что он человек той же плеяды (неслучайно его обзывали «фашистом»). Он возвышался умением анализировать факты, предвидел парадоксальность поворотов истории. Умел внушать преклонение всем, кто в него поверил. Один из самых талантливых и мужественных его учеников однажды предложил партии ввести в иврит новое слово, специально пришпиленное к Жабо… «Дуче» — вот оно, слово… (Добавлю в скобках, что самое новизну явления подчеркивал филологический факт — в итальянском языке похожего термина земляки Муссолини не нашли, его пришлось заимствовать из латыни. В иврите оно так и не привилось.)
Фантастическую журналистскую популярность Жаботинского-журналиста довольно верно объяснили в «Ревю де Женев»:
«Владение словом у Жаботинского идёт от владения мыслью. Его ясные и точные фразы полны сдержанной силы. Он восстанавливает утраченное значение терминов, он цитирует факты и делает из них выводы» (I, 156).
Конечно, неизбежно возникает сравнение с Лениным, внушавшим своим соратникам (а через них — современникам), что — «он управлял теченьем мысли, и только потому страной» (Б. Пастернак). Разница между двумя выдающимися деятелями, видимо, заключалась в том, что для Ленина аксиомы, которые он изначально выбрал для себя и от которых неутомимо и бесстрашно отталкивался, управляя мыслью, выглядели сродни религиозным заповедям — они написаны в книгах (Карла Маркса). Если верить в такие аксиомы (как некогда — в скрижали Торы, в заповеди Евангелия, в Коран), то следуй, не колеблясь, за Лениным: он умел мыслить и умел управлять миром в рамках сей системы как никто!.. Но если… Но если система не совпадёт с исторической реальностью, что же делать тогда?
Жаботинский работал на ином принципе. Он, прежде всего, вскрывал за общепринятыми в обществе понятиями их изначальный, интуитивно вкладываемый смысл. И слушатели, даже не соглашаясь с логикой автора, тем более, с тактикой («не всё же стоит говорить, что думаешь»), невольно погружались в интуитивно ясные глубины его мыслей — сопоставляли ход своих мыслей не с чьими-то книгами, то ли верными, то ли нет, но с фактами, которыми владели и сами, хотя до чтения статей Жаботинского сии факты как-то машинально игнорировались сознанием. Попробую объяснить журналистскую диалектику Жаботинского на одном примере — взятом, правда, не из ранних, а из более поздних его статей. Но я предпочёл выбрать этот пример, потому что он прозвучит для нынешних читателей более живо.
