— Теперь направо, — говорит Сашок.
Сворачиваю, но в зеркальце больше не смотрю. Представляю новую реакцию того водилы, что сзади, и мне тошно.
— Прямо, — продолжает командовать Сашок. — Налево. Стоп.
Торможу резко, и как пелена с глаз слетает. Ехал-то я от площади, практически ничего перед собой от злости не видя, на одной интуиции. А мы, оказывается, подкатили к Дому печати, огромному шестнадцатиэтажному зданию, оставшемуся в наследие от совка. Да уж, бабахали тогда сооруженьица будь здоров! Прямо гигантоманией болели: что этот домина, что памятник на площади. Оно и понятно — денежки-то ничьи были, народные то бишь. В карман себе не положишь, значит, можно и на ветер пускать. Сейчас фигушки кто на строительство такое отважится, поскольку вся «капуста» уже не ничья, а при деле, у «деловых» то есть. У нас. А нам — что искусство, что печать — всё по фиг. Взять хотя бы Бонзу. Что он, вольтонутый, что ли, баксы, допустим, в космос выбрасывать, когда ему больше тёлки малолетние нравятся, чем корабли космические?
Пока я на здание таращился и кумекал, чего нам здесь надо, Сашок взял с заднего сиденья кейс свой и в меня взглядом вперился. А взгляд у него на этот раз ва-аще странный: вроде бы оценивающий меня как вещь какую-то, но, одновременно, заранее явно недовольный этой оценкой. Будто я не человек, а заноза в заднице, от которой хотел бы, да не избавишься.
— Ладно, — наконец вздыхает он и кривится, словно водки «несвежей» глотнул, — идём. Только чтоб я от тебя ни слова не слышал.
Заходим мы в фойе — огромное такое, что зал кинотеатра, но пустое. Раньше на входе наверняка привратник стоял, документы проверял, чтоб, значит, никто секретов социалистической печати не стибрил и не удумал какую-либо прокламацию антисовковскую тиснуть. Теперь в фойе никого — входи, кому не лень, публикуй, что хошь, только «капусту» отваливай.
Сашок уверенным шагом идёт через фойе, ну а я, естественно, пристраиваюсь в кильватер. Вижу, к лифтам направляемся: в стене четыре ниши, а простенки между ними указателями пестрят, чтоб понятно постороннему было, на каком этаже редакция какой газеты находится. А указателей этих не меньше полусотни — чёрт ногу сломит, пока в них разберётся. Ишь, как пресса расплодилась — при совке и десятка газет в городе не насчитывалось! И это при том, что их никто не выписывает — по своему подъезду знаю, где все почтовые ящики в прошлом году шантрапа посрывала, и дворничиха потом неделю на мусорник перетаскивала. Во феномен дерьмократии — небось тиражи у газеток в лучшем случае до сотни дотягивают. А названьица-то какие, глаза разбегаются: «Тюрьма и воля», «Дети Вселенной», «Интим»… Обалдеть можно. Вот «Дурдома» только среди них не оказалось. А неплохо бы и такую газетку выпускать. Я бы выписал.
