Йама улыбнулся. Его добровольный оруженосец обожал представлять в драматическом свете самые незначительные события.
Пандарас стал объяснять:
— В Зале Спокойного Разума у самого основания купола есть галерея. Если стать на верхней площадке ведущей туда лестницы и прижать ухо к стене, то можно услышать, о чем говорят стоящие в самом низу. Как я понимаю, подобные штучки очень ценились властителями, которые прекрасно знали, что заговорщики частенько сходятся в разного рода общественных зданиях, ибо такие встречи легко объяснить. Но фортуна улыбается храбрым, господин. Сегодня я сам оказался в роли властителя и подслушал, как шепталась парочка заговорщиков.
Пандарас помедлил. В этот момент Йама отвернулся, вглядываясь в сумрачную глубину базилики. Тамора перестраивала рабов в три шеренги. Ее голос эхом отдавался в обветшалом великолепии сводчатого купола.
Пандарас настойчиво произнес:
— Господин! Это важнее, чем игра в солдатиков.
— Но она тоже нужна. Начать с того, что именно из-за нее мы здесь оказались, к тому же нам полезно поддерживать форму.
Йама не стал добавлять, что эти занятия удовлетворяли в его душе нечто таинственное, жаждавшее действий и борьбы. С того времени, как он вступил в пределы Дворца Человеческой Памяти, сны его заполнились кровожадными видениями, а иногда в нем поднимался беспричинный гнев, в глазах мелькали черно-красные зигзаги молний, начинала болеть голова, потом гнев стихал, оставалась лишь слабость и дурнота. Йаме изрядно досталось за то время, что он провел в Изе, сбежав от префекта Корина. Кроме того, он был ранен, когда они попали в засаду, впервые приближаясь к воротам Департамента Предсказаний. Разумеется, ему следовало отдохнуть, но времени на это не было.
— Я должен знать, что говорит Тамора. Пошли со мной, Пандарас, — сказал Йама.
— Удар по голове породил у тебя иллюзии, господин. Ты вообразил себя солдатом.
— А ты вообразил себя моим оруженосцем, так что мы квиты, оба живем иллюзиями. А теперь — тихо. Поговорим о том, что ты слышал, когда Тамора закончит с нашими горе-воителями.
Тамора запрыгнула на квадратный каменный постамент, когда-то служивший основанием статуи — теперь остались одни ступни, обутые в изящные туфли с остатками желтой краски. Она обвела взором шесть десятков собравшихся вокруг рабов и изобразила на своем маленьком треугольном личике насмешливое презрение. Этот трюк она объясняла Йаме так: чтобы учить, надо прежде всего быть хорошим актером, ни один урок не достигнет цели, если не идет из самого сердца.
