— Да, но ты не сможешь увидеть лампу — ты же никогда не приходишь в аббатство.
— Я не выношу вашей отвратительной стряпни.
— И ты не сможешь встретить дона Таддео, так как он поедет другой дорогой. Если ты собираешься исследовать сущность новой эры уже после ее рождения, то не будет ли слишком поздно предсказывать это рождение?
— Чепуха. Исследовать чрево, в котором зреет будущее, опасно для младенца. Я буду ждать, а затем я смогу сказать, что новая эра родилась, а то, чего жду я — нет.
— Какая веселенькая перспектива! Так чего же ты ждешь?
— Того, кто крикнул мне однажды…
— Что крикнул?
— «Иди!»
— Какой вздор!
— Хммм-хннн! Говоря по правде, я не очень надеюсь на то, что Он придет, но я приговорен к ожиданию и, — он пожал плечами, — я жду.
На мгновение его сверкающие глаза превратились в две узкие щелки, он подался вперед с неожиданным пылом.
— Пауло, приведи этого дона Таддео к подножию горы.
Аббат отшатнулся в притворном ужасе.
— Неотвязный пилигрим! Пугало для послушников! Я пришлю к тебе Поэта-Эй, ты! — пусть он явится к тебе и останется навсегда. Привести дона к твоему логову! Видано ли такое тяжкое оскорбление!
Беньямин снова пожал плечами.
— Ладно. Забудь, о чем я тебя просил. Будем надеяться, что на этот раз дон будет на нашей стороне, а не с теми, другими.
— Другими, Беньямин?
— Манасом, Киром, Навуходоносором, фараоном, Цезарем, Ханеганом Вторым… Я должен продолжать? Самуил предостерегал нас от них, когда давал их нам. Когда у них есть несколько умных людей, которые связаны необходимостью служить им, они становятся еще более опасными, чем обычно. Вот и все, что я могу тебе посоветовать.
— Ладно, Беньямин, я сегодня получил от тебя столько, что мне хватит этого на последующие пять лет, так что…
— Оскорбляй меня, трави меня, гони меня…
— Прекрати. Я ухожу, старик. Уже поздно.
— Разве? А как твое преподобное чрево выдержит поездку верхом?
— Мой живот?
Дом Пауло остановился, проверяя свое состояние, и нашел, что чувствует себя лучше, чем когда-либо за последние несколько недель.
— Он почти в порядке, — удивился он. — Странно, ведь твои слова не столько лечат, сколько ранят.
— Правда… Эль Шадам милосерден, но он также и справедлив.
— Оставайся с богом, старик. После того, как брат Корнхауэр заново изобретет летающую машину, я пошлю на ней послушников, чтобы они бросали в тебя камни.
Они нежно обнялись. Старый еврей проводил его до уступа горы. Аббат спустился вниз, к дороге и направился в свое аббатство, а Беньямин все стоял, укутанный в молитвенное покрывало, чья тонкая выработка резко контрастировала с грубой холстиной набедренной повязки. Дом Пауло мог еще некоторое время видеть его в свете заходящего солнца — его тощая фигура выделялась на фоне сумеречного неба, когда он кланялся и шептал молитву над пустыней.
