Когда основной гирокомпас установился где-то в направлении севера, я впервые с начала полета ощутил, хоть и довольно скромное, удовлетворение: ведь, несмотря ни на что, я еще сохранял управление машиной. Удовлетворение было невелико и не принесло особой радости, но в нем хоть не было самообмана.
Время от времени я оценивал положение и пытался сравнивать его с тем, что мы пережили шесть лет назад в Чили, между Барилошем и Пуэрто-Монт. Условия были похожи. Но шумы другие. Тогда оба двигателя остановились один за другим, потом заве-лись, потом стали и завелись снова, и так несколько раз. Оба винта издавали зловещий вой, который словно предупреждал о неминуемой беде. Но так продолжалось лишь несколько секунд, затем восстановилось нормальное положение.
Сегодня все затянулось и было куда сложнее. Поначалу мнимая удача в первой попытке запустить левый двигатель. Радость всего на несколько секунд! Затем все оборвалось, а мы, как дети, продолжали бежать за призраком, пока не поняли, что двигатель остановился навсегда.
Вблизи Барилоша мы испытали неописуемый ужас, но это длилось всего шестьдесят секунд. И больше не повторилось. Сейчас было по-другому.
Уже не призрак смерти преследовал нас. Она сама была на борту. Я чувствовал ее, видел ее, безмолвную, неподвижную, рядом, на левом крыле, крепко ухватившуюся за огромный капот, в котором застыл безжизненный двигатель.
Великолепная, продолговатая, обтекаемая мотогондола не издавала ни звука. Безжизненная, застывшая масса в молчании летела одной с нами дорогой, укрывшись за огромным неподвижным крестом, который прежде был винтом самолета, а теперь стал символом смерти.
Я чисто механически передвигал рычаги то в одну, то в другую сторону, приводил «в соответствие» цифры, «центрировал» стрелки, пытаясь уменьшить сопротивление движению вперед и полнее использовать мощность мотора, продолжавшего бороться за нашу жизнь. Самолет с трудом сохранял устойчивость среди бури, заваливаясь на бок, словно его поворачивала сила, несимметричная тяге. В таких условиях жизненно важно было отрегулировать органы управления, ибо малейшее дополнительное аэродинамическое сопротивление может мгновенно нарушить с таким трудом достигнутую устойчивость.
Полное отсутствие видимости осложняло мою задачу. Я действовал бездумно, как механический робот, слепо подчиняясь рекомендациям и приказам приборов.
Отсутствие видимости угнетало меня, подавляло во мне всякую надежду. Тысячи раз я спрашивал себя, зачем продолжать бесцельную борьбу, и ответа не находил.
