– Хранитель должен решать это сам. Только по внутреннему побуждению, – сказал историк.
Опять я ничего не понял. Откуда у меня возьмется это внутреннее побуждение? Ну, с ответственностью легче. Про ответственность нам с первого класса уши прожужжали.
Я шел домой и размышлял. Приятного было немного. Пушкин, Толстой, этот, как его… Данте. И я.
Но не успел дверь открыть, сразу все размышления из башки выдуло.
За столом в моей комнате сидели родители, Татьяна Ильинична и все наши хранители – Дунька, Машка, Витька и Миша.
А на столе перед ними с понурым видом стоял ПИНГВИН.
Знаете, есть такая картина: «Военный совет в Филях»? Нам Дмитрий Евгеньевич показывал. Стоит Кутузов в избе, а перед ним – генералы. Он им сказал, что нужно Москву отдать Наполеону. Ненадолго, потом обратно заберем. А они за столом сидят, ошарашены.
Такой же вид у всех был, когда я им сказал, что Пушкин, Толстой и этот… Все фамилию забываю!.. Данте, вот!.. Они, можно сказать, мне родные братья.
Татьяна Ильинична чуть под стол не упала.
Но это не сразу. Сначала, когда я вошел, помолчали для порядка. А я соображал: врать или не врать? Решил правду говорить. Будь что будет!
– Боря, где ты был? – спросила мама.
– У Дмитрия Евгеньевича, – говорю.
– У нашего преподавателя истории? – уточняет Татьяна Ильинична.
– Ну да. У историка.
– А почему ты нам сказал, что идешь к Дуне заниматься математикой? – говорит мама.
– Чтобы не волновать, – отвечаю.
Папа шумно вздохнул и положил кулаки на стол. Все за столом скорбно так переглянулись, будто я при смерти.
– Теперь скажи, – мама продолжает, – откуда у тебя эта птица?
– Прилетела, – говорю.
– Неправда. Пингвины не умеют летать, – покачала головой Татьяна Ильинична.
– Ты сказал, что пингвина привез Дунин папа. Но Дуня это отрицает. – Мама перевела взгляд на Дуньку.
Дунька башкой качает, мол, не было такого.
– Почему ты вступил на путь обмана? – строго спросила мама.
А на какой же мне путь вступать, когда никто в пришельцев не верит?! Я же маму и берег, чтобы у нее крыша не поехала! Ну, чтобы она не свихнулась, значит…
– Я больше не буду, – говорю.
– Тогда объясни все это, – сказала Татьяна Ильинична.
Я объяснил все в натуре, как было. Показал им блюдо, на котором стояла голова Марцеллия. Мишка с Машкой хихикали тихонько. Витька Куролесов рот раскрыл, то на учительницу посмотрит, то на меня. Дунька кивала.
Мне маму было жалко. Она оцепенела и не сводила с меня глаз. Я этот взгляд знаю. Когда я ногу сломал в прошлом году, у мамы был такой же взгляд. Желание спасти пополам с ужасом.
