Машины все уже спали. В белом луче прожектора, пересекавшем автобазу наискосок, летали первые весенние насекомые. Лёшка Шашечкин как запер ворота, так сразу почему-то пропал. Вовка и деревянный Пушкин тенью стлались между спящих машин и упрямо звали нас за собой. Мы упрямо шли куда-то за ними. Прекратилась эта игра в догонялки возле нашей штабной машины. Вовка юркнула в темноту под борт, потом высунула морду из темноты и три раза негромко гавкнула. Пушкина в ее зубах уже не было.
Мы стояли и переминались на месте. По-собачьи мы не очень-то понимали. Вовка, видя наше недоуменье, снова гавкнула и снова три раза: один – длинно и два – короче.
Первым догадался Щелчков.
– Это SOS, – сказал он, волнуясь. – Кто-то зовет на помощь.
– Странно, – засомневался я. – SOS обычно подают с кораблей, когда они терпят бедствие. А какие же там море и корабли, – я ткнул пальцем в кусочек люка, что виднелся из-за Вовкиного хвоста, – когда там просто городская канализация.
– Во-первых, там не просто канализация. Помнишь, что нам рассказывал дядя Коля? А во-вторых, когда кто-нибудь терпит бедствие, не рассуждают, а приходят на помощь.
Щелчков первый полез под кузов, за ним – я, за мной – Шкипидаров. Вовка бодро ползала между нами и норовила лизнуть в лицо. Крышка люка была сдвинута в сторону, видно, кто-то постарался заранее.
– Где же Пушкин? – поинтересовался Щелчков.
Вовка лапой показала на люк; это значило – Пушкин там.
Как ни странно, в глубине подземелья чуть подрагивал мутный свет. Густо пахло, как в подвале, грибами и прогорклой, перепрелой землей. На бетонной стене колодца были крепкие железные скобы. По ним-то, как по ступенькам лестницы, мы и начали наш поход под землю.
Спуск был не особенно длинным. Когда мы оказались внизу, первое, что увидели под ногами, был утерянный деревянный Пушкин. Летящий романтический профиль указывал на неширокую арку в серой ноздреватой стене. Перед тем, как скрыться в проеме, мы с грустью посмотрели наверх. Самой Вовки не было видно, только слышались ее собачье прощание и удары хвоста о кузов. Мы в ответ ей помахали руками и шагнули под шершавую арку.
Коридор, уходящий вдаль, был обложен оплетенными трубами и обвешан проводами и кабелями. Сам не узок и не широк, но прям, и не низок и не высок, но тёмен, он тянулся неизвестно куда и освещался полусонными лампочками. От них было мало проку, и главными здесь хозяевами были тени, а никакой не свет. Мы шли и то и дело прислушивались – помня про подземные голоса, про которые рассказывал дядя Коля. Но пока голосов не слышали.
