– Говорит! Ты лучше спроси, молчит ли он когда-нибудь! Мы ему то и дело суем сухари потверже, чтобы он их грыз подольше и помалкивал! Он в два года знает больше слов, чем мы с Сигвальдом знали в четыре и пять! Бабка Ванбьерг говорит, что у меня любимым словом было «сеедка». А Сигвальд вместо «баран» говорил «безян», я сам помню. А мой уже говорит и «р», и «л»! – Халльмунд выговорил «ры» и «лы», и все вокруг добродушно засмеялись над его отцовской гордостью. – Ты у нас остановишься?
– Думал у вас, если примете. Вот только поклонюсь кюне Хердис. Как здоровье фру Ванбьерг?
– Да все так же, и то хорошо. Правда, ноги все пухнут, она почти не встает и часто разговаривает с покойниками. Говорит, что они приходят, садятся возле нее и расспрашивают, как у нас дела. То мать или тетка Тордис, а чаще всех дед. И мой дядька Халльмунд, ее старший сын. Она меня часто принимает за него, а он утонул, когда я еще не родился.
– Ну, это ничего! Когда женщине под восемьдесят…
Молча шагая рядом, Торвард конунг слушал эту семейную, обыденную болтовню без скуки, даже с удовольствием. В этих нехитрых предметах не было и следа той тоски, которая его мучила, напротив, Гельд в его глазах олицетворял теплый мир дружеских и родственных привязанностей: на одном конце его мира находился сам Хеймир конунг, отец Хельги ярла, которому Гельд приходился двоюродным дядей, а на другом – годовалый Бьерн, сын его падчерицы Асты, вышедшей замуж за овдовевшего Эрнольва ярла, причем по причине ее пылкой любви и восхищения, которые не охладили ни разница в тридцать лет, ни внешность Эрнольва Одноглазого – внушительная и впечатляющая, но уж никак не красивая! И дела обоих, как Хеймира конунга, так и «разбойника» Ерре, Гельду были в равной степени близки и интересны. От одного его присутствия становилось легче на душе: он всегда приносил с собой бодрость, оживленность, дружелюбие, и рядом с ним невозможно было не верить, что все еще сложится просто отлично.
В гостевом доме Аскегорда челядь уже разожгла огонь в очагах и перетряхивала слежавшиеся тюфяки, а Гельд и Болли вместе с хозяевами пошли в гридницу. Болли Рыжий, поместившись недалеко от дверей, потешал всякими байками работников и детей, а Гельда Подкидыша посадили на самое почетное место. Рассказывал он о вещах не менее занимательных: о громадном пожаре на Ветровом мысу, где множество корабельных сараев стояло, вопреки рассудку, почти вплотную друг к другу, так что все они сгорели сразу, и в поселении, где как раз собирался большой осенний торг, оказалось сразу очень много людей и много товаров, которые не на чем было вывозить. То-то радовались слушатели, которые уплыли с этого самого торга за несколько дней до пожара! А Торвард конунг сидел с жутковатым чувством вора, который вот-вот будет уличен. В этот раз злая судьба немного промахнулась и позволила ему ускользнуть, а приготовленная для него беда досталась другим людям! Эти погребальные мысли, так похожие на те, что мучили зимой, были ему противны, и он усилием воли гнал их прочь, старался прислушиваться к веселому разговору Гельда с гостями и домочадцами.
