Ленька притянул служанку поближе к себе и спросил:
– Деньги у него где?
– Ой, не знаю я, не знаю… – Она перепугалась еще пуще. – Где же мне такое знать, голубчик.
– Идем дальше, – решил Ленька.
Ее ладонь вспотела. Ленька крепче обхватил ее пальцами.
– Не бойся, не трону. В этой комнате – что?
– Ой, тут моя, – сказала служанка.
Комнатка прислуги была маленькая, с крохотной, жмущейся в углу иконочкой, а во всем остальном безликая, почти казенная. «Был бы я богатеем, здесь бы все и спрятал, под сундучком, – подумал Ленька с презрением к недогадливому Грилихесу. – Здесь ни один грабитель не догадается искать».
Сашка, уходивший искать вперед, не дожидаясь Леньки и его спутницы, внезапно вынырнул из полумрака – из докторского кабинета, расположенного возле мертвого парадного хода.
– Нашел, – сказал он.
– Сними еще шубу, – посоветовал Ленька. – На что ему две шубы, спрашивается?
Пан избавил вешалку от лишней одежды и, устроившись в столовой, снова расстелил скатерть. Узел стал теперь ощутимо больше.
– Я за извозчиком, – сказал Пан. – А ты эту дуру посторожи, чтобы орать не начала.
Ленька привел служанку доктора в ее комнатку и кивнул на кровать:
– Ложись.
Она зажмурилась, не переставая плакать, и полезла на кровать. Ленька осторожно связал ей руки и ноги полотенцами, стянул узлы потуже, приказал:
– Подергай.
Она послушно подергала ногами.
– Держится вроде, – одобрил Ленька и еще раз перепроверил узлы. Служанка следила за ним вытаращенными глазами и вздыхала.
Пан позвал от входа:
– Извозчик ждет, пошли.
Ленька еще раз огляделся в комнате, даже не взглянув в сторону служанки, как будто ее и не существовало, и вышел в коридор. Пан, держа узел с награбленным на плече, с грохотом спускался по лестнице. Ленька напоследок обвел вокруг себя револьвером пустое пространство квартиры, начертив в воздухе незримый круг. Он исчез без единого звука. Аккуратно притворил за собой дверь и тихо сбежал по ступенькам.
Почти полная неделя прошла для Юлия в сплошном тумане. Точнее сказать, каждый отдельный миг его жизни обладал кое-какой определенностью, однако в общее целое, в единую картину все это ни в какую не складывалось, хоть тут пополам разорвись. Да Юлию ведь этого и нужно было – рассыпать свое бытие по бусинке, по горошинке и не собирать обратно на нитку как можно дольше.
Бусинки эти были различными, совсем различными, но по большей части стеклянными – жемчуга в заводе не водилось. В некоторых Юлий представлялся даже почти героем и добряком к тому же, которого люди обижают ни за что ни про что (и неблагодарный сопляк Макинтош – в том числе).
