– Пожалуй, она права и знает, о чем говорит. Что ж, приступим. Все по местам! Первый акт!
Молодой человек, куривший на подоконнике, выбросил папиросу в окно и встал. Девицы, находившиеся в комнате, перестали перешептываться и разошлись по разным углам. Из коридора явились еще несколько. Одна прислонилась спиной к печке и закурила.
Бореев обратился к новичкам, Ольге и Алеше:
– Вы пока просто посмотрите, а ты, Настасья, присоединяйся. И вы, если вдруг уловите пульс пьесы, – тоже вливайтесь в действие. Здесь пока что возможны импровизации.
Он оглянулся на курящую девицу. Та передала ему папиросу. Бореев высосал папироску одним вздохом, и та осыпалась с его губы пеплом.
– Пожалуй, скажу несколько слов, – медленно проговорил Бореев. – Чтобы было яснее, что здесь имеется в виду. Наш спектакль – революционный. Это ключевое слово. Ни в какой другой стране, ни в какое другое время не был бы возможен подобный спектакль. Третьего дня мы спорили, имеем ли право называть его романтическим. Но что такое романтизм? Раньше всего это – буря и натиск, и не слезливый, а бешеный и победный. То, что так трагически отсутствует в русской литературе, – и то, чему надлежит учиться на Западе.
Он прошелся взад-вперед, как маятник. Вцепился в подоконник. Посмотрел в окно с тоской узника, мечтающего вырваться на свободу, – так, словно видел там не тусклую улицу и кусок вывески «Конфеты, сладости, чаи», а затянутый голубоватой дымкой замок и кипенье таинственной битвы перед запертыми его воротами.
– Р-романтизм, – медленно взращивая в себе праведный гнев, повторил Бореев. – Да что они понимают в этом! – Его губы дернулись. – У нас романтизмом окрещивают любого, не разбираясь. Стоит писателю поговорить о чувствах, об идеале поплакать – готово дело, он – «романтик». Или наоборот: если пишет автор о хулиганах, о разбое, об убийстве – он романтик. Однако ж не чувств жажду я, а страстей! Не обычных людей, а героев! Не правды житейской, а правды трагической!
Он повернулся к слушателям, которые, как казалось, боялись упустить хотя бы слово. Лицо Бореева стало еще темнее, теперь оно пылало пророческим огнем; впрочем, впечатлению от Бореева как от пророка сильно вредило отсутствие бороды. Ольга немного заскучала, но все другие выглядели загипнотизированными. Настя шевелила губами, беззвучно повторяя за Бореевым каждое слово.
Ольга решила еще немного послушать. Ей все-таки нравилась перспектива сделаться актрисой.
