Скоро они пришли.
Клуб помещался в двухэтажном фабричном корпусе, откуда давно вынесли станки и где уже лет семь, а то и десять никто не работал. Настя поздоровалась со сторожем, который в виде приветствия пожевал бороду, и поднялась вместе с Ольгой на второй этаж, в большую комнату, наподобие залы, где из предметов обстановки имелись только печка и сломанный стул.
Ощущения обжитого пространства здесь никак не возникало, даже невзирая на то, что народу набилось очень много и повсюду ходили молодые девушки в длинных, фантастических одеяниях. Они все держались обособленно, глядели не друг на друга, а в пустоту и время от времени останавливались и делали изломанные жесты.
Товарищ Бореев стоял посреди залы, широко расставив ноги, и сам с собой сильно гримасничал. У него было темное лицо – не то от недоедания, не то от природы. Он был худой, с непомерно длинными, мосластыми руками, что придавало ему сходство с кузнечиком.
Настя почтительно застыла у порога, созерцая гения революционного театра широко раскрытыми глазами. Ольга, чуть смущаясь, проговорила «здравствуйте», и Бореев тотчас вонзил в нее яростный взор.
– Новенькая?
– Да, – ответила за Ольгу Настя.
Ольга осмелела и стала оглядываться в комнате.
Там находилось еще несколько человек – три или четыре молодые женщины и двое юношей, крайне лохматых, наподобие анархистов, и со свирепыми лицами.
– И зачем ты сюда пришла? – вопросил товарищ Бореев у Ольги.
Настя уже открыла было рот, чтобы снова ответить за подругу, но Бореев грубо приказал ей:
– Молчи, Настасья! Пусть она сама за себя говорит.
– Я хочу быть актрисой, – сказала Ольга.
Бореев и остальные бывшие в комнате громко расхохотались. Не смеялся только красноармеец Алеша.
– Актрисой? – переспросил Бореев. – Да ты хоть понимаешь, что это такое – быть актрисой?
– Да, – сказала Ольга, не позволяя себя сбить. На самом деле она этого не понимала. Ей просто не хотелось, чтобы над ней смеялись.
– Она понимает! – воскликнул Бореев негодующе.
Лохматые молодые люди переглянулись, один из них забрался в сапогах на подоконник и закурил, отвернувшись от Ольги. Второй, наоборот, нахально уставился прямо на нее.
– А что, по-твоему, – осведомился Бореев, приблизившись к Ольге и надвинув на нее свое темное зловещее лицо, – в работе актрисы самое трудное?
Ольга смело ответила:
– Я думаю, труднее всего – изображать, что ты смеешься или плачешь.
Настя, полуоткрыв рот, следила за Бореевым. К ее удивлению, он на этот раз не засмеялся и даже не скорчил никакую гримасу. Напротив, Бореев задумчиво нахмурил брови и вымолвил:
