По дороге на фабрику Ольга наконец улучила момент и рассказала про Алешу.
– По-моему, он ко мне неровно дышит, – сообщила она, не замечая безучастного вида Маруси. – Морочить голову вздумал! Девушки на него вешаются, надо же. Прямо так и сообщил. И следит, как я отнесусь. Ты слушаешь, Маруся? – спохватилась она, сообразив, что от собеседницы давно уже не было никакой реакции.
– Да…
– А я и говорю: «Ну и иди к своим девушкам, на что тебе я-то сдалась! Вешаться на тебя – не в моих намереньях». Вырвала руку и ушла. И вот поверишь, он за мной шел. Следил, не встречаюсь ли с кем еще.
Маруся глубоко вздохнула.
– Тебе хорошо, Оля. Ты гордая. А я так не могу.
Ее глаза стали мутными, и она опять заплакала.
– Тебе пальцы оторвет станком, если будешь плакать, – сказала Ольга.
Но Маруся благополучно отработала половину смены, только на обед не пошла. Ольга обнаружила это обстоятельство уже в столовой и, наскоро покончив с борщом и хлебом, поспешно вернулась обратно – искать Марусю.
Подруга сидела в цеху на краю холодного железного стана и глядела прямо перед собой остановившимися глазами. Ольга подбежала к ней:
– Маруся, что с тобой?
Та безучастно посмотрела на Ольгу и не ответила.
– Простудишься, слезай, – настаивала Ольга. – Детей потом не будет.
Маруся слезла, неловко поправила платье.
– Я для того и сидела, чтоб остудиться, – пробормотала она. И шатающейся походкой направилась к выходу из цеха.
Ольга удивленно проводила ее взглядом. Жалкая, спотыкающаяся Маруся с мокрой прядью на виске – она была ведь на самом деле героиней. Только героини сходят с ума из-за любви. В обычной жизни Ольга такого никогда не видала и, очевидно, именно поэтому и не узнала, когда наконец встретила. Товарищ Бореев оказался совершенно прав: сильные страсти должны быть облагорожены искусством, иначе они предстают абсолютно безобразными, отталкивающими. Такое и в быту-то недопустимо, так что говорить о сцене! А реалисты, вроде Чехова, этого не понимают. «Впрочем, – прибавил, помнится, товарищ Бореев пренебрежительным тоном, – у Чехова и сильных страстей-то не бывает…»
* * *
Маруся скоро съехала из общежития. Ольга попереживала, но не очень сильно. Просто грустно стало.
Вечером к Ольге пришла Настя Панченко.
Настя сильно осуждала Марусю – за все ее поступки.
– Я принесла нам с тобой конфет, – сказала она, выгружая из кармана кулек. – А насчет Маруськи ты зря печалишься. Гнилой она была человек.
– Как ты можешь так говорить! – возмутилась Ольга. Но конфетку взяла. – Маруся наша подруга.
