— Все! — раздался нестройный хор.
— Но вернемся к именам, — продолжал Навел.
— Мы уже думали над этим вопросом, — сказал Мюллер. — И вот к чему мы пришли. Поскольку у нас нет имен и есть лишь индивидуальные различия в наших полях, которые вы различать не можете, так как у вас нет полей, вы сами будете давать нам имена. Для того чтобы вы могли различать нас, нам придется принимать в вашем присутствии какую-нибудь более или монете постоянную форму, и эту форму вы будете знать под тем именем, что ей дадите. Так, например: вы знаете меня в виде собаки и зовете Мюллером. Это, очевидно, единственное решение. Что же касается названия нашей планеты, оно звучит, если попробовать выразить его звуками, как Оххр.
— А вам не обидно будет, если мы будем звать вас оххрами? — спросил Сергей.
— Нисколько, — покачал головой Мюллер.
— А как же получается, что название планеты можно выразить нашими звуками, а ваши имена — нет? — спросил Сергей, и Надя с гордостью посмотрела на него.
— Логичный вопрос. Но наши имена, как мы уже говорили, — это вариации в индивидуальных полях. Они разнятся, как разнятся, скажем, напряжение тока в вашем земном понимании, частота электромагнитных колебаний. Ведь вы вполне могли бы, допустим, не давать названия радиопередатчику, если б все знали, что он всегда генерирует волны какой-то определенной, частоты. Частота и была бы его, так сказать, именем. Так и наши поля…
— Но вы здорово знаете нашу технику, — сказал Сергей.
— Да, нам пришлось основательно просмотреть ваши книги…
— Скажите, — вдруг спросил Сергей, — а это не вы были в читальном зале? Мама говорила, какой-то незнакомый мужчина четыре дня сидел там с утра до вечера.
— Нет, не я, — сказал Мюллер, — это была Машка, — он кивнул на кошку. — Но все, что она усваивала, она тут же передавала и нам.
— Если бы у нас так было на Земле, — вздохнула Надя, — я бы, наверное, была отличницей. Сережа бы передал мне все свои знания. Передал бы или пожалел?
Она кокетливо посмотрела на Сергея, и тот серьезно кивнул. В глазах его нестерпимым блеском сияла нежность, и Навел подумал, что любовь — удивительная все-таки штука, раз она может бушевать в синтетическом теле в невообразимой дали от Земли.
