[Химу]
И порешат девчушки извести его. Для этого развести огонь побольше, вскипятить чугун, подтащить каменного мальчика и, когда котел раскалится, опрокинуть ему на голову. А там бежать со всех ног, авось спасутся! Так и сделали. Огонь полыхает, чугунок кипит, они вынесли его, посадили рядом. «Что это вы делаете, милые сестрицы?» – забеспокоился; видит, дело неладно. «Мы еду для тебя варим. Скоро будет готово», – ответили. А тут как раз и подошло… Изловчившись, опрокинули на него чугунок, насадили на башку – бросились наутек! Тогда он заорал страшным голосом. Невыносимая боль ослепила его, чугунный раскаленный обруч сдавил виски. С такой силой он мотал головой… что где-то пробил брешь в реальном мире и так, с ужасающим воплем, с померкнувшим светом в глазах, прорвался сюда.
Эта боль прогрызла висок, проточила в мозгу сквозные дыры. Воющий гул сверлил темя, и наступал предел, пульсирующая красная мгла перед тем, как в голове все взорвется, перемешается с осколками льда, звездами, искрами… кусками, кажется, разлетающегося черепа! Химу бежал, падал, полз вверх по ледниковому языку, распластавшемуся меж скальных останцев, похожих на черные драконьи зубы. Волочил за собой ставший бесполезным карабин. Белизна сверкающего снега становилась невыносимой по контрасту с густой тенью железной птицы… тень накрыла его! Зависла с воем и грохотом, расплевывая нити ядовитой слюны. Все вокруг защелкало, затренькало, засвистало
да это русские соловьи
нет, откуда им взяться? Это падают на него вертолеты. В высоко выводимых руладах хотел распознать (это надо успеть обязательно), в чем разница трелей? Вот и почин, и клыканье, и пленьканье. А вот и лешева дудка … э, как выводит! Пошел кукушкин перелет. Звучит водопойная россыпь. И пульсирующая красная мгла… А ведь он знает, да! Об этом ему рассказал один человек, сторож в бывшем санатории, разоренном войной. Химу в нем отлеживался, залечивал раненое колено. Сторож, знаток соловьиного пения, научил любить искусство маленьких певцов. Серых. Незаметных. Свинцовых…
Конечно, кто их увидит, это же пули!
Вот один остывающий комочек устраивается в ноге, сейчас запоет невыносимой болью среди его мышц и артерий. Пуля попала в бедро. Химу бросило на камни.
А ведь он видел когда-то… видел дивного ночного певца в том саду! Настоящий соловей – огромный, метров шесть в длину, хвост его терялся в темноте. Да, шесть размашистых шагов во всю площадку, на которую выходила балконная дверь его комнаты на втором этаже. Площадка, плоская крыша пристройки к столовой, квадратным носом бороздила изумрудные волны сада. Соловей покачивался среди ветвей у края площадки. Тугой, как аэростат, синяя кожа чуть поскрипывала, если потрогать. Тупой скошенный лоб, печальный круглый глаз, полуприкрытый кожистым веком… Он коснулся его бока, соловей замер, отплыл в глубокой воде ночи, сада, звезд – но приблизился, кажется, даже потерся о руку. Сдержанно вздыхал, отдувался, не нарушая гармонию, сотканную из неисчислимых серебрящихся нитей рулад и трелей, на которые привязаны такие же висящие повсюду синие ночные певцы… их щелканье, посвист и переливы разливали в сердце благоуханное благословение всему сущему.
