Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима | страница 83



«Так вот и получается, что иной, кого при виде умершего естественным образом человека охватывает страх, в амфитеатре совершенно спокойно взирает сверху вниз на изъеденные зверьми, разодранные и плавающие в собственной крови тела. Более того, тот, кто якобы пришел сюда лишь для того, чтобы выразить свое одобрение наказанию убийцы, приказывает плетьми и розгами заставить гладиатора, не желающего убивать, все-таки делать это… Если кто-то способен понять утверждение, будто жестокость, злодейство и дикость звериная есть нечто для нас разрешенное, тот пусть идет в театр! Если бы мы (т. е. христиане, которых язычники подозревали в том, что они убивают и поедают детей) действительно были такими, как о нас говорят, то мы радовались бы пролитию человеческой крови.

Но ведь это хорошо, когда преступники несут заслуженное наказание.

Кто, кроме виновных, станет это отрицать? И все-таки невинному не подобает радоваться казни ближнего. Ему следовало бы печалиться тем, что человек, равный ему, стал таким преступником, что теперь с ним обращаются столь чудовищным образом».

Но что могут значить слова одного против страсти целого народа? Почему народу следовало воздерживаться от такого развлечения, когда и императоры не только терпели, но даже и поощряли этот дурман? Для того чтобы действительно извести чуму, само государство должно было принять действенные меры.

Лишь только в IV в. была предпринята первая серьезная попытка покончить с этим ожесточающим сердца людей и противоречащим христианскому учению безнравственным развлечением. По-видимому, под давлением собравшегося тогда Никейского собора Константин Великий 1 октября 325 г. обнародовал в Берите (Бейруте) эдикт, порицавший «кровавые зрелища» в мирное время. В одном из его разделов предписывалось отныне посылать преступников не на арену, а на каторжные работы в рудниках. И хотя большинству тех, кого эдикт непосредственно касался, конец был обеспечен практически один и тот же (во втором случае его все же следует считать более милосердным), смерть по крайней мере перестала служить средством развлечения толпы.

Возможно, что эта-то часть эдикта и выполнялась, но уж никак не та, что вообще запрещала проведение гладиаторских игр. (Тут необходимо, впрочем, отметить, что и запрет касался в основном восточной части Римской империи.) В Италии христианский император Константин, лично посылавший некогда германских военнопленных на арену и организовавший несколько отличавшихся исключительной кровавостью массовых убийств, сам отменил свой собственный указ. Ибо немногим позже он выразил свое письменное согласие с просьбой города Гиспелла (Спелло) о подтверждении права жрецов умбрийских городов на организацию гладиаторских игр. Их коллеги в Этрурии, должно быть, как и прежде, совместными силами проводили игры в культовом центре Вольсинии (Болсена).