И он все-таки пошел домой, где застал отца за приготовлениями к чаю. На скудно накрытом столе было лишь самое необходимое: тарелка с вилкой, отцовская кружка, сахарница, пачка масла прямо в обертке да початая булка и хлебный нож. Скатерть, вся в пятнах, свидетельствовала о том, что на ней ели целую неделю. В ожидании, пока на газовой плите закипит чайник, Уэстон открывал банку лосося. Он был в рубашке со свитером и фланелевых брюках. Когда Джоби вошел, он оглянулся.
— Здравствуй, Джоби. Как делишки?
— Нормально.
Джоби оперся на спинку стула, глядя, как отец мучается с консервным ножом. Собственно, не ножом, а открывалкой самоновейшей конструкции, от которой с первого дня было мало проку: Уэстон не раз грозился, что выкинет ее и заведет в доме обыкновенный человеческий консервный нож.
— Как твой живот — лучше? — спросил Джоби.
— Что? А-а, живот… да, все прошло.
— Ты был у мамы?
— Был, как же. Садиться начала, повеселела. Тебе велела передать, чтоб не баловался да поджидал ее домой в скором времени.
— А мне к ней нельзя? Я тоже хочу.
— Не разрешается, сынок, такое правило.
Уэстон наконец открыл банку и, помогая себе хлебным ножом, вывалил содержимое на тарелку. Потом налил кипятку в чайник для заварки.
— Ты-то пил чай?
— Нет.
— Тетя Дэзи, наверное, уже сготовила тебе поесть?
— Наверно.
— Что же ты? Нехорошо.
— Можно я лучше поем с тобой?
В первый раз с той минуты, как Джоби пришел, отец посмотрел на него внимательно.
— А как быть с теткой?
— То, что она сготовила, скоро не испортится.
— Так-то оно так… А все же, знаешь, лишнее беспокойство для нее. Ведь это какая любезность, что она тебя забрала к себе, пока нет мамы. Ее нельзя обижать.
— Мне охота попить чаю дома…
Отец замялся в нерешительности.
— Ну, один раз, я полагаю, не страшно. Лосося хочешь? Здесь хватит на двоих, а кстати, и всю банку прикончим, покуда свеженькое… Доставай себе посуду, а так у меня все готово.
Оказалось, что не совсем: Уэстон забыл насыпать в чайник заварку, и пришлось заново кипятить воду. Ворча на себя за рассеянность, он взялся пока резать хлеб. Наконец отец и сын уселись за стол друг против друга и, не говоря ни слова, принялись за еду. Молчание первым нарушил Джоби:
— Пап, а меня сегодня выставили из кино.
— Серьезно?
Джоби не поручился бы, что отец слышит его.
— Только я не виноват. Я ничего не делал. Понимаешь, это все Гэс Уилсон. Он стал стрелять из резинки, а билетер подумал на меня и выгнал. Я ему объяснял, а он не слушает.
