– Я не знаю, что может случиться, – еще раз сказал я.
Но я знал.
Гемпель тоже это знал и потому не ответил. Мы двинулись дальше на поиски розового дома.
Спустя минут десять Гемпель нарушил молчание.
– Она что-то делает с ними… – проговорил он.
– Алия?
– Да.
– С кем?
– С заключенными.
– Если она тюремщица, то оно и понятно, – сказал я.
– Она не тюремщица, – возразил он. – Она запретила так себя называть, а Алия ничего не запрещает без смысла. В этом отношении она мало похожа на обыкновенную женщину.
– Судя по твоим рассказам, она вообще не похожа на обыкновенную женщину.
– Она красавица, – сказал Гемпель угрюмо. – Но и на обыкновенную красавицу она не похожа… Вообще ни на кого.
– А на кого, в таком случае, она все-таки похожа? – не отставал я.
– На тюремщицу, – ответил Гемпель. – Эти заключенные… Я думаю, они просто взяли название. Заключенные. Те, кто куда-то заключен. Под ключ.
Некоторые филологические изыскания, даже те, которые обнажают самое заурядное явление, давно лежащее на поверхности, вроде высказанного Гемпелем, производят на меня сильнейшее впечатление. Тысячу раз я употреблял эти слова: «ключ», «заключенный», – и никогда мне в голову не приходило, что они однокоренные и вообще как-то связаны.
Странно все это.
Должно быть, западный ветер так действует. Западный ветер на Васильевском.
– Они заключены внутри чуждых им телесных оболочек, – продолжал Гемпель. – В этом смысл термина. Помнишь, я говорил тебе о том, что тело и душа всегда взаимосвязаны?
– А как же Квазимодо? – блеснул я познаниями. – Он был безобразен, но с прекрасной душой.
– Его душа была искалеченной и немой, – ответил Гемпель и усмехнулся. – Я об этом тоже думал. Особенно после встречи с прозерпинианами. Душа и тело взаимовлияют, в этом лично у меня нет ни малейших сомнений. А ты просто поверь на слово.
– Угу, – сказал я.
– В тех случаях, когда душа прозерпинианина оказывается в чересчур уж чуждой для себя материальной оболочке, – задумчиво изрек Гемпель, – что-то происходит и с душой, и с телесной оболочкой. Ты заметил, конечно, что одни прозерпиниане – обитатели второго слоя, или, если угодно, Земли-два, – выглядят более-менее привычно для человеческого глаза…
– Ты имеешь в виду горбатых карликов, обезьяно– и лемуроподобных уродцев и колченогих кривобоких калек? – вставил я.
Гемпель кивнул.
– Именно их. Они ведь все-таки похожи на людей. Пусть изуродованных генетическими мутациями, пусть очень некрасивых и отталкивающих, но все же людей.
