— Что случилось? — снова спросил я.
— Ничего! Пусть тебя это не беспокоит!..
— А почему же ты плачешь?
— И не думаю.
Закусив губы, Рахиля встала. На её побледневшем лице было страдание. Но она не застонала. Сильно хромая, пошла по тропинке. Вскоре её силуэт пропал среди камышовых зарослей и тальника.
Я подошёл к берегу и смотрел со стороны, как мальчишки вылавливают руками оглушённую рыбу. В другое время, может, я и сам бы разделся и плюхнулся в воду, шарил бы под корягами рукой и выбрасывал на берег добычу, а сейчас мне всё это было неинтересно. Досадно как-то стало от всего, что мы творим. Ребята восторженно кричали, визжали, если кому-то удавалось ухватить за жабры рыбу покрупнее. Меня их голоса почему-то стали раздражать. Мне вдруг почудилось, что я неожиданно сделался взрослым. Подумалось, что мои сверстники в этот момент где-то в другом месте заняты иными делами, куда более важными.
Я с силой пнул корзину. Она вместе с нашим добром свалилась к воде. Я обвёл строгим взглядом ребят, изумлённо вытаращившихся на меня, и тоном взрослого сказал:
— Эй, пескари, ну-ка, вылазьте из воды! Пора домой!
В этот момент из-за камышей появился высокий человек в поношенной красноармейской форме. Его скуластое лицо и руки были коричневы от загара. Приблизившись, он поздоровался и внимательно оглядел нас. Присел на ствол поваленного дерева и, ударяя прутиком по сапогу, спросил:
— Из какого вы аула, ребятки?
Я хлопнул себя по груди, ткнул кулаком Калимуллу, кивнул на Ибрагима:
— Мы из Донбасса, абый.
— Они в гости приехали, Харис-абый, — уточнил Галимджан.
— Вот как, гости, значит… — Сердитое лицо незнакомца смягчилось. — Остальные все апакайские?
Галимджан кивнул.
— А ты, братишка Галимджан, показал приезжим ребятам свои родные места?
Галимджан отрицательно покачал головой, потом буркнул, потупясь:
— Нет ещё, не успел.
— Надо было с этого начинать. Тогда бы всё успел. Ну ничего, лучше поздно, чем никогда. Теперь покажешь, — сказал Харис-абый, добродушно улыбаясь. Его морщинистое лицо разгладилось, и он показался мне совсем молодым.
В ивовых зарослях время от времени робко щёлкала и попискивала пеночка, прощалась с клонящимся к горизонту солнцем. Накалясь за день, оно расплавилось и растеклось алым заревом в полнеба. В прибрежных кустах щебетали и возились воробьи, перепрыгивая с ветки на ветку, — устраивались на ночлег. Где-то вдалеке, у леса, куковала кукушка.
Харис-абый встал и, приставив ко рту ладони, закричал по-мальчишески задорно:
