— Когда-нибудь я так далеко заплыву, что весь мир удивлю…
Что тут поднялось! Ребята начали насмехаться, подзуживать.
— Ты заплывёшь? Да ты и плавать-то как следует не умеешь, только хвастаешь, галоши заливаешь!
— Ему и до водоворота не дотянуть!
— Сказал удивлю, значит, удивлю! — упрямо повторил Ахмет.
— Куда тебе!
— А вот глядите!
Разгорячённый спором, Ахмет не помня себя взбежал на подмытый весенним половодьем берег, козырьком нависший над рекой, откуда ещё никто из мальчишек не нырял, и, бросившись ласточкой в воду, поплыл сажёнками. Дальше, дальше. Он знает: сейчас ребята во все глаза наблюдают за ним. Удивлять так удивлять! Но что это? Кажется, начали уставать руки?.. Пустяки. Можно лечь на спину и отдохнуть. Нет, отдыхать он не станет. Лучше нырнёт. Тем более, что ребята смотрят. Ахмет набрал В лёгкие побольше воздуха и нырнул. Вытянув руки и энергично работая ногами, опускался всё глубже. Просвечиваемая солнечными лучами, зелёная наверху, вода становилась всё темнее и заметно холоднее. Однако Ахмету не хотелось выныривать. Если так быстро вынырнуть, разве удивишь ребят?
Воображение разыгралось… Вот сейчас отворятся волшебные ворота, и Ахмет пойдёт по мраморным ступеням в подводное царство. Двери сами распахнутся перед ним. Роскошные залы полны всяких сокровищ. В одном — шелка, во втором — бархат и парча, в третьем — серебро и золото. Ахмет ни к чему даже пальцем не прикоснётся. Он знает: притронься хоть кончиком пальца — и тотчас превратишься в каменного истукана. А вот если открыть золотую клетку в глубине четвёртого зала и зарубить золотой саблей сидящего в ней коршуна, ничего с тобой не случится. Золотая сабля навеки станет твоей и…
Вдруг у Ахмета зазвенело в ушах. Он испугался, рванулся наверх. Но почему-то руки и ноги стали словно ватные, почему они отяжелели, как будто на них навесили пудовые гири, почему они непослушные?! Воздуха! Хотя бы глоток воздуха! Почему нет солнца?! И вода такая противная, невкусная…
К счастью Ахмета, поблизости оказались рыбаки. Они и вытащили его, тонущего. Ахмет неделю пролежал в постели. Мать ходила и причитала, вытирая глаза уголком передника: «И в кого ты только уродился? Угомона на тебя нет!» И всё умоляла, чтобы не лез больше в воду, не купался.
— Неправильно ты, жена, говоришь, — сказал отец, услыхав однажды её причитания. — В жизни так не бывает, чтобы в воду не лезть. Скажем, на охоту он пойдёт или на рыбалку… Тут не в воде дело, а чтобы разум не у соседа занимать. — Он сел на табуретку возле кровати Ахмета, положил ему на лоб твёрдую, как камень, ладонь. — Мужчиной становишься, сынок, пора всякую дурь из головы выбрасывать. В двенадцать лет я уж один в тайгу ходил.
