– Мы в войне с Мандрой, а Боремия – имперская провинция, – сказал Хелькар.
– Нашла, кого жалеть, – фыркнул Моркобинин. – Лучше нас пожалей.
– Лучше спой нам, Квенди, – попросил Реммевагара. – Под хорошую песню и думается лучше.
– Дай мне лютню, Морко, – попросила девушка.
Эльф выполнил ее просьбу. Квендихен провела рукой по струнам, немного подстроила инструмент, набрала воздуху в грудь… и вдруг заплакала.
– Простите меня, я не смогу, – пробормотала она сквозь слезы и выбежала из зала.
Моркобинин ушел вслед за ней. Реммевагара откашлялся.
– Тогда я спою, – сказал он. – Никто не возражает?
– Ну, попробуй, – ответила Маха.
Полуэльф подошел к дивану, взял лютню, и уселся на полу.
– Песня Короля-Призрака, – сообщил он.
Тиндекет заметил, как Маха и Хелькар снова обменялись взглядами – быстрыми, почти незаметными, но блеснувшими словно острия пик в лунном свете.
Мне никогда не забыть ни о чем. В храме погасло древнее пламя.
Черное знамя под светлым мечом пало и втоптано в грязь сапогами.
Мертвые струны не зазвенят, лишь над пожарищем каркает ворон.
Что ж вы стоите? Убейте меня. Или боитесь, псы Нуменора?
У Реммевагары был приятный голос, а песню, судя по размеру и плавным, пышным поэтическим оборотам, сочинил кто-то из Народа Звезд. Но Тиндекета заинтересовало другое. При слове «Нуменор» по лицу Хелькара прошла тень – слишком мимолетная, чтобы считать ее гримасой ненависти или презрения, однако слишком отчетливая, чтобы ее не заметить.
Назгул! И страх словно ветер. Я ведь один! Так что вы же встали?
Верно, я назгул и все же смертен – ваши мечи из заклятой же стали.
Сдвинуться с места никто не посмел, горькие мысли хлещут, как плети,
Ранят больнее мечей и стрел. Мой Властелин, молю я о смерти…
Знаю, ты скажешь: «Не вышел твой срок». Память каленым железом не стынет.
Я не прощу, стал я ныне жесток! Ненависть – мне имя отныне.
Мордорский воин, крылатая смерть, меч Саурона, гнев Саурона.
Всадник отчаянья. Имя мне – Месть. Память мне стала стальною короной
[3].
Реммевагара провел рукой по струнам в последний раз.
– Никогда не слышал обо всех этих назгулах, Сауронах, Мордоре и прочем, – заметил Тиндекет, со странным любопытством наблюдая за лицом Хелькара. У того не дрогнула ни одна ресница.
– Но что это за крылатая смерть? – спросила Глиргвай. – У назгула были крылья?
– Нет, – сказал Реммевагара. – Он летал на каком-то крылатом чудовище, созданном темной магией.
– Нам бы сейчас этого назгула, – вздохнул Тиндекет. – Вместе с чудовищем!
