Было жарко, пахло чадом от елочных свечей.
Бай пытался одолеть дремоту.
— После этакого пира тянет на боковую, верно, фрекен Иенсен? — приговаривал он. — Да тут и одним весельем будешь сыт и пьян.
Все клевали носом и поглядывали на часы. Обе дамы опять заговорили о подарках, стали обсуждать вышивку и шитье.
— Пойти, что ли, взглянуть, что на белом свете деется, — сказал Бай и удалился в контору. Малыш-Бентсен прикорнул на стуле у полки с курительными трубками.
Дамы остались вдвоем. Они сидели в углу у фортепиано возле елки, у них тоже слипались глаза.
Они вздремнули было, но тут же проснулись в испуге, — затрещала ветка, охваченная огнем.
— Скоро свечи догорят, — сказала Катинка и потушила пламя.
Свечи догорали одна за другой, очертания елки становились темными. Спать дамам больше не хотелось, они сидели и смотрели на елку — на ней светились последние слабые огоньки.
При виде этих последних огоньков, которые еще больше подчеркивали угрюмость мертвого дерева, обеих вдруг охватила тихая грусть.
И вдруг фрекен Иенсен начала рассказывать. Вначале Катинка почти не вслушивалась в ее слова: она думала о своем — о братьях и сестрах и еще — о Хусе.
Катинка сама не знала, почему весь вечер думала о Хусе. Ее мысли то и дело возвращались к нему.
То и дело…
Она кивала фрекен Иенсен, делая вид, будто слушает.
А фрекен Иенсен вспоминала о своей юности и вдруг ни с того ни с сего стала рассказывать историю своей любви. Она дошла уже до середины рассказа, и только тогда Катинка вдруг поняла, о чем речь, и удивилась, с чего вдруг фрекен Иенсен вздумалось поведать об этом именно сегодня, именно ей, Катинке…
Это была самая обыкновенная история безответной любви. Она думала, что любят ее, а оказалось — ее подругу.
Фрекен Иенсен говорила тихим, ровным голосом, она вынула носовой платок и изредка всхлипывала и отирала Щеку.
Катинка мало-помалу растрогалась. Она попыталась представить, как выглядела в молодости эта маленькая морщинистая старушка. Наверное, у нее было миловидное лицо.
И вот она сидит здесь одинокая и всеми покинутая.
У Катинки сжалось сердце, она взяла обе руки фрекен Иенсен в свои и ласково похлопала их.
От этой ласки старуха заплакала еще громче. Катинка продолжала похлопывать ее руки.
Догорели последние свечи, елка погрузилась во тьму.
— И вот доживаешь свой век одна-одинешенька, — сказала фрекен Иенсен, — и каких только козней тебе не строят на каждом шагу.
И фрекен Иенсен снова оседлала своего конька — завела речь о пасторе и его «словах».
