ли, как вжил
ись. Какие проблемы, какие средств
а. Идея, композиция и ― характеры. Вы ― очевидец, соучастник, вам, так сказать, дано. Ясно?
― Не совсем, ― поморщился Ривалдуй. ― Я ж ни обычаев, ни языка не знаю…
― В Засыльнике всему научитесь, ― махнул рукой декан. ― Очень толковое место. Наука сегодня в ногу с театром идет. Не забывайте.
― А когда лететь? ― осведомился Ривалдуй, почувствовав подвох.
― Да прямо сейчас! Давайте—ка я вас провожу… Вы будете первый, ― ободряюще подмигнул декан.
― А я стоять, что ль, буду, да? ― высунулся из—за шкафа Пупель Еня.
― А темноты ты все боишься? Строго спросил декан, поправляя парик.
― Боюсь, ― сумрачно, но твердо сказал Пупель Еня.
― Тогда ― стой. Ведь тьма веков… Театр! Приучайся.
Он вошел в полутемную пустую комнату, и голос из—под потолка наставил:
― Ступайте прямо, ничего не бойтесь, раскройте дверь и ― до свиданья.
И тотчас неведомая сила вдруг сжала, скрутила его, неистово впихивая в букву, облекая в междубуквенную плоть, однако же не больно, разве что под мышками защекотало; вслед за этим что—то треснуло, дало ему хорошего пинка под зад, и тогда Ривалдуй, внезапно ощутив под левою ладонью рукоятку шпаги, быстро и уверенно шагнул в дверной проем, в который солнечно заглядывала улица острова Кипр, где обосновался сам Отелло—мавр с супругой Дездемоной.
Улица была широкая и немощеная. От силы двухэтажные, дома смотрелись неказисто и стояли тесно в ряд ― сплошной стеной. Проносившиеся мимо кареты и одинокие всадники поднимали ужасающую пыль, что мигом навело Ривалдуя на мысль: «Ну, совсем как у нас на Столбовом!» Это было приятно. Он двинулся вперед, глазея по сторонам.
Справа сразу четверо с остервенением дрались на шпагах; женщины, полоская юбки на ветру, бежали от греха подальше; зеленщики, булочники и прочий люд, одобрительно кивая, таращились на поединок. На площади, в конце улицы, ссутулившись, торчала виселица, а вокруг галдела пестрая толпа, и голопузые детишки с упоением швыряли друг в друга конские лепешки, равнодушно принимая подзатыльники и оплеухи взрослых. Ривалдуй блаженно зажмурился и, расправив плечи, подставил лицо под знойное солнце.
Это была его первая солнечная ванна в самой что ни на есть шекспировской эпохе. И совсем недурно здесь, жить можно…
«Тьма веков, вот ерунда! ― подумал он, ухмыльнувшись. ― Да какая же тут тьма?! Это праздник, разгул, наслаждение. Ай да Кипр!»
Однако насладиться вволю он не успел.
― Я удавлю ее! Я прикончу эту шлюху! ― вдруг раздалось за его спиной.
