— Не трогай его, дорогая, не трогай его, — проговорила миссис Феверо. Она все еще держала сигарету и нервно затягивалась. — Он может тебя укусить.
Моника ее не слышала. Коснулась бока Гендальфа. От прикосновения собака закричала вновь (это был крик), и Моника закрыла лицо руками. Начала трясти головой. Я не стал бы ее винить.
Миссис Феверо потянулась к девочке, потом передумала. Отступила на два шага, привалилась к высокому борту своего нелепого транспортного средства и посмотрела в небо.
Миссис Голдстайн опустилась на колени рядом с дочерью.
— Миленькая моя, ох, миленькая, пожалуйста, не надо... Гендальф завыл. Лежал на мостовой, в расширяющейся луже собственной крови, и выл. И теперь я смог вспомнить звук, который издавал кран. Не «мип-мип-мип», как положено, потому что звуковой сигнал, предупреждающий о движении крана назад, не работал. Слышалось резко меняющее тональность урчание дизельного двигателя и шуршание гусениц, вдавливающихся в землю.
— Уведите ее в дом, Ава, — сказал я. — Уведите ее в дом. Миссис Голдстайн обняла дочь за плечи, попыталась поднять.
— Пойдем, миленькая. Пойдем домой.
— Без Гендальфа не пойду! — закричала Моника. Одиннадцатилетняя, развитая для своего возраста, но сейчас больше всего напоминавшая трехлетнего ребенка. — Не пойду без моей собачки! — Лента с медалями, последние дюймы которой пропитались кровью, прошлась по ее юбке, оставив на бедре кровавую полосу.
— Пойди в дом и позвони ветеринару, — обратился я к девочке. — Скажи, что Гендальфа сбила машина. Скажи, что он должен немедленно приехать. А я побуду с Гендальфом.
Моника посмотрела на меня. В глазах стоял не шок — безумие. Но я без труда выдержал этот взгляд — слишком часто видел его в зеркале.
— Вы обещаете? Клянетесь? Именем матери?
— Клянусь именем матери, — кивнул я. — Иди, Моника.
Она пошла, еще раз взглянув на Гендальфа и издав скорбный вопль, прежде чем сделать первый шаг кдому. Я присел рядом с Гендальфом, держась рукой за бампер «хаммера», как и всегда, испытывая жуткую боль и клонясь налево с тем, чтобы не сгибать правое колено больше, чем того требовала необходимость. Однако и с моих губ сорвался крик боли, и я задался вопросом, а удастся ли мне подняться без посторонней помощи. На миссис Феверо я рассчитывать не мог. Она отошла к левому тротуару, на прямых, широко расставленных ногах, согнулась в талии, словно кланяясь особе королевской крови, и блевала в сливную канаву. При этом одна рука, с сигаретой, была отведена далеко в сторону.
