– Выходи, что ли…
Дверь единственной кабинки раскрылась, и человек во фраке что-то пробормотал. Но тут Василий Петрович присмотрелся повнимательней и понял, что тот, кого он принял за человека, на самом деле комар почти двухметрового роста, который смотрит на него холодными как лед глазами. Но молчание длилось недолго, потому что комар преступно и без предупреждения выстрелил в Голову своим хоботом, присосавшимся тут же к его пухлой шее, и, наверное, выпил бы остатки его кровушки залпом, если бы Голова не саданул его ногой, которая, как в тесто, погрузилась в отвратительную вонючую мякоть, и комар опустил хобот и виновато так сказал:
– Не жлобись, Василий Петрович, а? Ты ведь такой жирный, что на самом деле дюжины две медицинских пиявок пошли бы тебе на пользу.
– А откуда тебе известно, как меня зовут? – подозрительно осведомился Голова. – Комарам не положено знать, как людей зовут.
– Не дури, – ответствовал ему комар. – Нам, комарам, многое о вас известно. Даже, может быть, больше, чем нам хотелось бы. Но мы вынуждены терпеть вашу неряшливость, запахи и храп. Особенно храп. Ты вот представь себе, Василий Петрович, что каждый день ты ешь под храп, обедаешь под храп, ужинаешь под храп. Или, что еще хуже, пытаешься сосредоточиться на борще, а тут кто-то начинает заниматься? любовью. Ты умираешь от голода, а тарелку бросает из стороны в сторону, словно разразился шторм. Думаешь, легко это?
– Так я тебе еще и сочувствовать должен? – устало огрызнулся Голова, который вдруг начал осознавать, что его, отца Гамлета, втягивают в совершенно бесполезный диалог, а публика его, скорее всего, уже заждалась. И жаждет, чтобы он поделился с ней своей мудростью. И поэтому он аккуратно закрыл кабинку, сожалея о том, что в туалетах кабинки закрываются только изнутри, и, не прощаясь (ну где это видано, чтобы нужно было обращаться с насекомыми согласно этикету?), вышел из туалета.
– Я голоден! – раздался вслед ему жалобный вопль зарвавшегося насекомого, но Голова даже не оглянулся. «Посмеемся над ним, как попугаи над шотландским волынщиком», – неожиданно подумал он, как подумал бы, наверное, Шекспир. И вышел на сцену как раз в тот момент, когда псевдобабушка, то есть Тоскливец-Волк, запихнул себе в глотку последний пирожок и теперь уже двумя руками вцепился в хорошенькую внучку, чтобы ее сожрать, но при этом основательно и пропальпировать, к радости аудитории, получающей неподдельное удовольствие от пьесы, оказавшейся хепенингом с элементами реалити-шоу. Но, во-первых, наша Красная Шапочка была совершенно не готова ублажать Тоскливца, пусть он и Волк, а во-вторых, ей хотелось быть очень хорошей Красной Шапочкой – она уже возомнила себя актрисой, – и поэтому она так сунула Волку локтем под ребра, что тот на какое-то время перестал ее тащить и она встала у постели и опять принялась задавать дурацкие вопросы про его глаза, зубы, чепец, и Тоскливец совсем запутался, потому что забыл сценарий и только помнил, что он должен ее сожрать, и поэтому он вскочил с постели и стал гоняться за Гапкой, которая, кокетливо хихикая, как девушка по весне, убегала по кажущейся Тоскливцу бесконечной сцене. А тот, потея и задыхаясь, бегал за ней, и в конце концов Гапке все это надоело и она убежала за сцену и заперлась в туалете, к радости настырного комара, который тут же к ней присосался. Но финт его не прошел, потому как Гапка сама у кого угодно могла выпить кровь, и поэтому она злобно укусила комара и тот улетел в ночь, печально разглагольствуя об упадке нравов среди озверевших людей.
