Напрасны были опасения обеспокоенной матери. Хоть и не горели любовью к нему измученные сердца поэтов, Эросу ничто не угрожало. Сообщников и помощников он имел не меньше, чем врагов. И что важно, враги склонялись перед ним, стоило ему ласково на них взглянуть. Поэт, который еще вчера дождливой унылой ночью пил в своем одиноком жилище, убедившись, что сложенные у порога возлюбленной цветы приняты, начинал восхвалять Эроса.
А тот, кто вчера выбросил в окно статуэтку крылатого божка, поскольку ему изменила улыбчивая Гелиодора, встречал наутро зеленоокую Зенофилу и, украшая алтарь свежими цветами, говорил: «Никогда более мои уста не оскорбят Эроса…»
Эрос вернулся на Олимп. Ехал на повозке, запряженной голубями своей матери, с миртовым венком на голове. Вокруг него теснились несчетные толпы соблазненных душ, хором поющие ему хвалебные песни. Вернулся и воссел на наивысшей вершине Олимпа, откуда всемогущий Зевс созерцает из-под черных бровей лежащий перед ним земной круг.
По городам, среди гор и рощ стоят мраморные святыни богов, сверкающие золотом гробницы, украшенные колоннами, похожими на стебли цветов. У Эроса нет храмов. Только в Беотии есть древний храм, в котором черный таинственный камень хранит его имя.[18] Эрос не нуждается в каменных святынях, любое сердце – божье или человеческое – его храм. В городах, среди гор, над кронами рощ вьются голубоватые и бурые струйки дыма от жертвенных алтарей. Падкие на приторные восхваления боги жадно ищут эти признаки преклонения, а их ноздри с наслаждением вдыхают запах жертв, более сладкий для них и насыщающий, чем нектар и амброзия. У Эроса нет таких алтарей, и иные благовония милей ему. Это вздохи, песня без слов взволнованного сердца. Для него каждодневными возлияниями льются слезы влюбленных, для него расцветают незабудки первых поцелуев, для него блестят влажные глаза в святилищах любовных ночей, под его ноги падают цветы, увядшие на побледневшем челе, и к нему, срываясь с губ, устремляются молитвы, движимые тайными страстями.
Дивными были окрестности Фив во времена греческих легенд. Людей было мало, а деревьев много. Любовь богов не могла свершаться иначе, как в воздухе, напоенном ароматом цветов. Стебли травы тянулись вверх, как руки, поздравляющие приятных и достойных гостей. А когда какой-нибудь бог соединялся с нимфой или прелестной смертной девой, для этих мгновений божественная земля стелила им молодые травы, свежие от росы, лотос, шафран и милые гиацинты. Это было в те времена, когда на овеянной ветрами вершине Иды Зевс великой страстью оделял Геру, явившуюся к нему в волшебном поясе Афродиты.
