как будто июль был ее любимым месяцем для подобных занятий. Золотисто-зеленая стрекоза, влетев в комнату, с сердитым жужжанием ударилась несколько раз о стены и вылетела вновь.
Королева даже не повернула головы. В этом 1581 году она уже третий раз посещала школу в Итоне,[5] а сегодняшний день был целиком посвящен одам в ее честь. Елизавета искренне наслаждалась происходящим, чего нельзя было сказать о сопровождавших ее придворных, возможно, за исключением государственного секретаря сэра Френсиса Уолсингема, обладавшего страстью к науке. Внезапно мальчик, читавший оду, закашлялся, и его голос перешел в писк. Королева заметила улыбку на лице другого мальчика, во втором ряду, и улыбнулась ему, сделав его своим рабом на всю жизнь. Эта ода была последней, и после ее окончания ректор в алой мантии шагнул вперед, произнес речь на великолепной латыни и вручил ее величеству печатную копию произнесенных од в красном с золотом переплете. Елизавета, протянувшая руку, чтобы взять книгу, зацепилась рукавом за резной подлокотник стула. Шелковый бант с золотой пуговицей посредине при этом наполовину оторвался и повис, качаясь. Находясь в каком-нибудь другом месте, Елизавета разразилась бы крепкой руганью, но сегодня она пребывала в самом лучшем настроении и, увидев выражение муки на лице ректора, громко расхохоталась.
– Нет, дорогой доктор, приберегите этот взгляд для моих похорон. Если я уроню бант, то у вас имеются двадцать пять отличных учеников, которые привяжут его, если понадобится.
Громогласные одобрительные возгласы вознаградили королевское остроумие. Елизавета поднялась, держа книгу в руках, и обратилась к ученикам.
– В былые дни я могла бы ответить вам стихами и, возможно, совсем не плохими. Но государственные дела выветрили у меня из головы латынь и греческий, так что я в состоянии обратиться к вам только на родном языке. Ах, если бы у меня было побольше свободного времени! – Закрыв глаза, она вздохнула.
Когда посол короля Филиппа[6] как-то пожаловался Елизавете, что ее люди похитили все жалование для войск его повелителя, которое везли по Ла-Маншу, она безутешно вздохнула и ответила, что была бы счастлива до конца дней сидеть в монашеской келье и читать молитвы. Однако посла этот ответ нисколько не позабавил, и он написал своему королю, что эта женщина одержима сотней тысяч дьяволов. Но в Итоне аудитория была попроще. Ученики искренне верили в тоску королевы по простой жизни, и в комнате послышалось сочувствующее бормотание. Каждый охотно отдал бы несколько лет жизни, чтобы снять с ее плеч бремя управления страной.
