Секретарь видел, как во время его слов лицо мальчика менялось. Робин понял, что не только с целью оказать любезность сыну старого друга сэр Френсис оторвался от дел. Теперь он был настороже. Министр хорошо это понимал, но не показывал этого.
– Вы изучаете здесь иностранные языки? – беспечным тоном осведомился он, как будто всего лишь интересовался школьной программой.
– Да, сэр.
– Это хорошо. Знание языков помогает понять различия между народами. Твой отец знал много языков. Несомненно, он обучил тебя их начаткам?
– Да.
На лице Робина застыла маска безразличия, голос его звучал монотонно. Мальчик ничем не обнаружил охвативших его воспоминаний о том, как Джордж Обри и он – скорее два товарища, чем отец и сын или учитель и ученик, – играли в иностранцев, проводя часы в библиотеке за книгами поэтов Франции или Италии и целые дни в седле на Пербек-Хиллз или в рыбачьей лодке на залитой солнцем воде залива Уорбэрроу. Отец, конечно, обучил его начаткам иностранных языков, но последние пять одиноких лет Робин учил себя сам.
– Значит, ты говоришь по-французски?
– Кое-как.
– По-итальянски?
– Достаточно сносно.
– А по-испански?
– С итальянским акцентом.
– Это не имеет большого значения, – помолчав, промолвил сэр Френсис. Он вытянул ноги и откинулся назад.
– У меня нет новостей из Испании. Из Франции, Италии – сколько угодно. А из Испании и Португалии – никаких.
Робин не ответил. Настороженное выражение исчезло с его лица, так как он разгадал игру собеседника.
– Святая инквизиция[26] заботится об этом.
Сэр Френсис произнес эти слова с горечью, не сводя глаз с лица мальчика и видя, как по нему прошла дрожь, а во взгляде вспыхнул гнев. Правая рука Робина скользнула по груди, нащупав что-то, спрятанное под камзолом. Без сомнения, это бант королевы, которым сведет парня с ума, подумал Уолсингем. Однако Робин ответил абсолютно спокойно:
– Безусловно, сэр, если придет надобность, вы найдете средство справиться с этой трудностью.
Уолсингем был терпеливым человеком – имея хозяйку со столь переменчивым нравом, как у Елизаветы, ему приходилось быть таковым. Но он уже начинал терять терпение. Робин определенно не так глуп, как можно судить по его словам. Если его широко открытые глаза и чувствительное лицо не внушали особых надежд в этом отношении, то сегодняшнее поведение в школьном дворе служили веским доказательством. Робин уходил от разговора с какой-то целью – возможно, совершенно никчемной, вроде мечты о блистательной карьере при дворе королевы, но достаточно определенной, чтобы обеспокоить сэра Френсиса Уолсингема. Он решил пойти иным путем.
