Агнесса сунула открытку в карман длинного передника, который она надевала для работы в саду. Рядом стояла Ирма, это она получила почту и прибежала сюда на виноградник лично вручить ее Агнессе. В последнее время не хватало химикатов, и Агнесса подолгу задерживалась на винограднике, ухаживая за лозами и еще совсем зелеными кистями винограда. Агнесса молча выслушала обычную порцию пересудов и слухов, затем Ирма ушла, и тогда хозяйка мыса Байю уселась в прозрачной тени оливкового дерева, чтобы спокойно прочитать письмо.
Она внимательно рассматривала прямоугольник дешевой бристольской бумаги, внешним видом напоминавший проспект: все - и скупо отмеренные в печатном тексте пробелы для ответа, и грозные предостережения, и напоминания, - все обезличивало этот листок, обесчеловечивало. И все же Агнесса сразу увидела слово "Париж", выведенное перед датой, и у нее забилось сердце: слова послания глядели на нее сквозь решетку рукописного и печатного текста:
"Семья здорова, за исключением дяди Теодора - болен грудной жабой. Симон в плену, адрес следует ниже. Посылка с продовольствием получена".
Ее брат в лагере для военнопленных! Старший брат! Наконец-то сердце всколыхнулось в Агнессе, горло сжалось. Отовсюду наплывали образы прошлого, и, сидя под оливковым деревом, она почувствовала, как вокруг нее сплетается хоровод воспоминаний, радостей и бед, которыми до краев было полно ее детство, юность со всеми пылкими и животворными спорами, с мгновенными взрывами неприязни, скреплявшей взаимное уважение, ибо Агнесса во многих событиях личной и семейной жизни находила себе в лице умницы Симона достойного противника. И обе брачные церемонии представились Агнессе во всей их пышности, похожие, как две капли воды, обе происходили в соборе Сент-Оноре д'Эйлау, где Симон, похоронивший первую жену, вскоре сочетался новыми узами с молоденькою сестрою покойной лишь для того, чтобы не ушло из рук состояние тестя.
Симон в лагере для военнопленных! Этот уверенный в себе и в своем будущем Симон, в сущности уже ставший главой семьи, сильный, красивый мужчина... Трудно было представить себе этого Симона, подвергавшегося лишениям, мукам холода или жары, поедаемого насекомыми, вынужденного валяться рядом бог знает с кем, терпеть всяческие унижения со стороны немцев; а ведь, кроме этих страданий, было еще отчаяние, утрата надежд, репрессии, которыми кончаются неудачные попытки к бегству, не говоря уже об опасности бомбардировок... Агнесса не очень ясно представляла себе повседневный быт военнопленных, зато она вспомнила, как полгода тому назад в Марселе почти наобум заявила гостям Мано, будто у нее родственники в плену, и теперь подумала, что ведь так оно и есть, что этим родственником оказался Симон, что она в сущности сказала жестокую правду, и от этого у нее жарко вспыхнуло лицо. Она устыдилась своей ненужной лжи, и в то же время возникло смутное ощущение ответственности.
