Это была тетя Джиоконда.
— Ты забыл меня? — сказала она, входя и обнимая его.
Не видя ее по приезде в дом, Джиорджио действительно забыл про нее и извинился теперь, взяв ее за руку и усадив на стул, ласковым голосом стал разговаривать с ней.
Это была старшая сестра его отца. Ей было шестьдесят лет; она хромала из-за ушиба ноги и была немного полна, но полнота ее была болезненная, дряблая и бескровная. Она жила, углубившись в религию, в отдаленной комнате верхнего этажа, почти отдельно от остальной семьи, которая не любила ее и, считая ее не в своем уме, относилась к ней пренебрежительно. Ее мир состоял из священных соображений, эмблем, образов, и все ее время уходило на исполнение религиозных обрядов и на чтение однообразных, усыпляющих молитв.
Единственное, что заставляло ее сильно страдать, это чрезмерное пристрастие к лакомствам. Она чувствовала отвращение ко всякой другой пище, а в сластях у нее часто бывал недостаток. Она любила Джиорджио больше всех остальных родственников за то, что он каждый раз привозил ей конфеты и ликер.
— Итак, ты вернулся, — говорила она, шевеля своими беззубыми челюстями, — ты вернулся…
Она глядела на него немного стыдливо, не зная, что сказать, но в глазах ее ясно выражалось ожидание. И, несмотря на отвращение, которое ее дыхание вызывало в Джиорджио, его сердце болезненно сжималось от сострадания.
«Это несчастное создание, дошедшее до низшей ступени унижения, — думал он. — Эта жадная заика связана со мной узами крови. Она принадлежит к моей расе!»
— Итак, — повторяла она, видимо волнуясь, и выражение ее глаз делалось почти нахальным.
— О тетя Джиоконда, прости меня, — сказал наконец Джиорджио с некоторым усилием. — Я забыл на этот раз привезти тебе сластей.
Старуха изменилась в лице, точно ей сделалось дурно; ее взор потух, и она прошептала:
— Это ничего…
— Но я завтра куплю тебе конфет, — добавил Джиорджио с тяжелым сердцем, желая утешить ее. — Завтра же непременно, а потом я напишу…
Старуха оживилась и сказала с большой заботливостью:
— Знаешь, в монастыре… ты найдешь сласти.
Несколько минут она молчала, очевидно, предвкушая удовольствие завтрашнего дня; ее беззубый рот шевелился, точно она глотала накоплявшуюся слюну. Затем она продолжала:
— Бедный Джиорджио! Что бы я делала, если бы у меня не было Джиорджио. Посмотри, что творится в этом доме. Это божеское наказание. Поди-ка, погляди на цветы на балконе. Я сама всегда поливала их. Я всегда думаю о тебе, Джиорджио. Прежде у меня был Димитрий, а теперь остался только ты один.
