Сверху, с бугра, свистнули. Серёжа оглянулся и увидел Ваську, сидящего на пряслах [3].
— Сейчас, Ва-ась! — крикнул обрадованный Серёжа. — Вот только Серко напьётся.
— Смотри, лопнет, — ответил Васька.
Но Серко не лопнул, он поднял голову, и капли воды с его нижней губы громко упали в речку.
— Попил? — ласково спросил Серёжа и, опять похлопав Серка по шее, тронул повод. Серко фыркнул, словно продувал ноздри, и пошёл на берег.
3
— Ну, уезжаешь, да?
— Уезжаю, — вздохнул Серёжа, удерживая поводом нетерпеливо переступавшего Серка.
— Радуешься, поди?
— Да нет... Я...
— Рассказывай, — перебивает Васька и сквозь зубы сплёвывает лошади под ноги. — Мир посмотришь... Поедете, наверное, через Москву?
— Наверно.
Васька хмурит белые брови, рыжие заплатки веснушек отчётливее проступают на его носу, и Серёжа догадывается, что Васька хочет сказать что-то важное.
— Ты там, это, хорошенько смотри. Всё примечай. Понял?
— Ага.
— Потом расскажешь, когда вернёшься.
— Расскажу.
— Или вы насовсем поедете?
— Я ещё не знаю, Вася... Мама болеет, вот врачи и сказали, чтобы она климат сменила... Если выздоровеет в Крыму...
— А кто теперь вместо Лидии Ивановны будет? — вздыхает Васька. — Пришлют из города какую-нибудь кикимору, начнёт двойки лепить.
— Мама хотела этот год доучить, да совсем плохо ей стало.
— Надо было к бабке съездить, — опять сплёвывает Васька. — В прошлом году Кольки Корнилова мать совсем помирать собралась, а к бабке съездила, настоек разных попила, и на свадьбе у Володьки Басова вон как плясала!
Серёжа вспоминает разговор деда с отцом и строго спрашивает Ваську:
— А может, ещё и на иконку помолиться?
Васька, удивлённый столь быстрым и ловким ответом, растерянно смотрит на Серёжу и неуверенно отвечает:
— Да нет, зачем, на икону не надо... Икона-то чего, деревяшка, а вот в траве сила... Так и мамка моя сказывает.
— Ладно, Вася, мне ехать пора, — Серёжа и в самом деле забеспокоился.
— Прощай, — говорит Васька и протягивает руку.
— Я потом всё расскажу, — Серёжа наклоняется с лошади и пожимает руку сидящего на прясле Васьки Хрущёва. И Серко, чуя овёс в кормушке, с места берёт расхлябанной рысью.
И мир просыпающейся земли, и Васька на прясле тут же забыты Серёжей, потому что он весь там, в пути, который обещает новые заманчивые дали, куда так сладко и восторженно влечёт Серёжу та белая дорога, у которой нет конца.
