Артур пел с чувством, со слезой; но в промежутках, пока шел аккомпанемент, он улыбался на все стороны, и в зиявшей у него во рту яме мелькали остатки гнилых зубов. Немного взволнованный грустной мелодией романса, падре Амаро курил, стоя у окна, и смотрел на Амелию; она сидела против света, и ее тонкий профиль был как бы обведен светящейся чертой, мягко круглившейся на груди; Амаро следил не отрываясь за плавным движением ее ресниц; они то поднимались, когда девушка взглядывала на ноты, то опускались, когда она переводила глаза на клавиатуру. Жоан Эдуардо стоял рядом и перевертывал страницы.
Но вот Артур, прижав одну руку к груди и воздев другую вверх полным страсти и скорби жестом, пропел последнюю строфу:
Когда-нибудь от этой жизни горькой
Я отдохну под каменной плитой.
– Браво! Браво! – закричали со всех сторон.
А каноник Диас тихонько сказал молодому коллеге:
– Да! В чувствительном роде он не имеет себе равных!
Потом зевнул во весь рот:
– Признаться, у меня в животе весь вечер крабы дерутся.
Наступило время садиться за лото. Каждый выбрал свои излюбленные карточки; дона Жозефа Диас, поблескивая скупыми глазками, возбужденно трясла мешком с бочонками.
– Садитесь здесь, сеньор падре Амаро, – сказала ему Амелия, указывая на стул рядом с собой. Он заколебался; но остальные отодвинулись, освобождая ему место, и он сел, слегка краснея и застенчиво кладя в банк свой взнос.
Вскоре воцарилась напряженная тишина. Каноник начал сонным голосом выкликать номера. Дона Ана Гансозо спала в углу, слегка похрапывая.
Лампа была затенена абажуром, и головы играющих оставались в полутьме; зато в ярком кругу света, на темной скатерти, четко выделялись карточки, замусоленные от частого употребления, и костлявые руки старух, перебиравшие стеклянные фишки. На открытом рояле оплывала свеча, горя ровным, прямым пламенем.
Каноник выкликал номера, сопровождая каждую цифру привычными и тем более почтенными прибаутками: номер один, кабанья голова! Тройка на десерт!
– Требуется двадцать первый! – вздыхал чей-то голос.
– У меня ряд закрылся! – радостно сообщал другой.
Сестра каноника лихорадочно бормотала:
– Получше перемешивай, получше! Ну!
– До зарезу нужен сорок седьмой! Тащите его сюда, хоть волоком, а тащите! – молил Артур Коусейро, обхватив голову руками.
Каноник, первым из играющих, закрыл свою карту. Амелия обвела взглядом столовую и воскликнула:
– А вы что же, сеньор Жоан Эдуардо? Где вы?
Жоан Эдуардо появился из темноты – он стоял у окна, скрытый портьерой.
