Фарфоровое лицо медсестры тронула легкая улыбка, у глаз собрались тонкие морщинки, похожие на трещинки.
– Это не так трудно сделать, – сказала она. – Пригласите меня в театр, доктор Вайсфельд. Сегодня. На премьеру «Венецианского купца».
И я вспомнил, что приглашен на спектакль самим постановщиком.
– Кстати, – сказала госпожа Бротман. – Входной билет стоит десять бон. Вы ведь давно не получали боны.
Расчетные боны Брокенвальда представляли собою прямоугольные листки не очень плотной бумаги, достоинством пять, десять и двадцать условных марок, «геттомарок», как они назывались. Причудливым образом в орнаменте сочетались имперский орел, свастика и шестиконечная звезда. Листки были заверены печатью комендатуры и факсимиле коменданта. Их получали только работающие заключенные. За десять геттомарок можно было купить дополнительный паек в одном из трех специальных продовольственных пунктов или выпить суррогатный кофе в единственном кафе, находившемся на улице короля Фридриха.
Я был в некоторой растерянности. Луиза расстегнула сумочку, висевшую на вешалке рядом с пальто, и протянула мне две бумажки бледно-коричневой окраски. Но я не успел их взять. Послышались быстрые шаги, распахнулась дверь и на пороге вновь возник Макс Ландау.
– Тысячу извинений, доктор, пригласил вас на премьеру, а пригласительные билеты вручить забыл. Вот, прошу вас. И для вас, фрау Луиза
Сунув нам по картонному квадратику с названием спектакля и вписанными от руки местами, он исчез так же внезапно, как появился.
– Ну вот, – госпожа Бротман улыбнулась. – Все устроилось как нельзя лучше. Я принимаю ваше приглашение, доктор Вайсфельд. Вы не передумали?
Факт открытия драматического театра меня не очень удивил. Тем более, что я вспомнил: разговоры о том велись довольно давно. К тому же, спорадически возникали разовые, если можно так выразиться, труппы – в том числе и детские. Старожилы – таких, разумеется, немного – утверждали, что была в Брокенвальде и оперная труппа. Распалась по причине отсутствия музыкальных инструментов – еще до моего появления здесь.
Словом, я отправился на премьеру – хотя и не без чувства некоторого внутреннего дискомфорта. Во-первых, мне не понравился г-н Ландау. Во-вторых – мне не понравился его выбор пьесы для первого спектакля. В нынешних обстоятельствах он показался мне то ли вызывающим, то ли, напротив, слишком уничижительным. Третье обстоятельство связано было с моей помощницей Луизой Бротман. Мне почему-то казалось, что ее предложение вместе пойти в театр отнюдь не являлось экспромтом. Я то и дело вспоминал сказанное ею: «Он всегда был таким…» Она знала Макса Ландау в прежние времена? Насколько хорошо? Насколько близко?.. Поймав себя на том, что эти мысли то и дело вертелись в голове на протяжении всего пути от двери больничного блока, где мы встретились через час после окончания работы, и до театра, я даже растерялся. Боже мой, подумал я, неужели я ревную? Это показалось мне самому такой дикостью, что не вызвало даже смеха.
