Несколько мгновений Джасс поглаживала исцарапанный лак на деке.
Дева небесная, губы твои,
Словно душистый цветок.
Руки твои неистовы.
Веки прозрачны, как лепесток.
Лоно твое непорочное,
Словно нехоженый луг.
Юность твоя быстротечная
Заревом дальних разлук.
Очи твои озаренные,
В море непролитых слез.
Ты улыбаешься, сонная…
…Ритм гортанных слов оролирса этой степняцкой песни воскрешает в памяти тангара далекие южные города, раскинувшиеся в жарких объятиях степи под огромными сверкающими созвездиями, как разомлевшие гаремные женщины-наложницы в шатрах привередливых сладострастных владык. Такую мелодию надо играть не на северной пищащей цитре, а на гулком степном бонге, сопровождая его звучанием крохотных ручных барабанчиков и широкой флейты. И чтоб вокруг кружились смуглые босоногие женщины в желтых и алых шелках, позвякивая монистами, ножными и ручными браслетами…
Женщина, дядюшкина работница, негромко играла на цитре, напевая песню на незнакомом языке. Ольваридин видел ее со спины, вполоборота. Тяжелый узел темных волос на затылке, линия щеки, лишенная детской округлости, длинная шея, чуть наклоненное плечо и бледная кожа, просвечивающаяся сквозь тонкую ткань рубашки. Он привык к Джасс и перестал воспринимать ее как что-то особенное, поместив женщину во внутреннем «каталоге» между приходящей молочницей и младшим из племянников – годовалым несносным карапузом.
И вот, слушая, как она поет, молодой тангар вдруг увидел пред мысленным взором картинку, совершенно неуместную для тангарского воображения. В Нижнем городе он видел однажды плясунью непонятных смешанных кровей, даже не чистокровного человека. Она танцевала под похожую мелодию, зазывно вращая бедрами, на которые был надет пояс с множеством крошечных колокольчиков. Это было красиво и немного возбуждающе. Даже слишком возбуждающе… гм… Но Ольваридин, представив на месте той танцовщицы Джасс, почему-то вовсе не почувствовал истомы и желания. О, нет! Он увидел жаркую выжженную землю, слепящее солнце и женщин, похожих одновременно на статуэтки из бурой глины и на закаленные в огне и крови клинки. Огненно-красные волосы, как пламя, и черные круги вокруг глаз. Женщины танцевали, их почти обнаженные тела блестели от пота, танцевали исступленно, их движения были столь соразмерны, что вовсе не казались вульгарными или зовущими. Это было колдовство, а не похоть. Страшное и жестокое колдовство жестокого дикого мира.
Дева небесная, губы твои,
