Угрозы инвалида развеселили секретаря сельсовета, но он спрятал улыбку. Зато у матери мигом высохли слезы.
— Ты скажешь, отец! Рази так можно с ученым человеком?
Узнавший о новой должности дружка, Семка не стал ни насмешничать, ни удивляться. Наоборот, серьезно одобрил выбор. Не место работы красит человека, а, наоборот, настоящий человек красит свою должность. Все будет зависеть от Прошки.
Зато Клавка возрадовалась. Будто ребенок, которому подарили блестящую игрушку, смеялась, оглаживала друга по мускулистой спине, ворожила ему интересное будущее. Вплоть до председателя сельсовета.
Шло время. То — скачками, то медленной пробежкой. Подошли экзамены на аттестат зрелости, после которых Семка уезжал в военную школу, Клавка — в медучилище. Тоска и зависть грызли секретаря сельсовета, по вечерам, забившись, в построенную еще дедом, завозню, он тайком от матери плакал горючими слезами. Да и как ему не плакать, если — неудачник. Когда в деревне появится во всем блеске командирской формы, с планшеткой на боку и в фуражке с красной звездой, Видов — впору вешаться. О будущем Клавки Сидякин не думал: она — девка, завидовать ей — грешно и глупо.
Когда пришла повестка из военкомата, Прохор заколебался. С одной стороны, заманчивая будущность, вдруг удастся выбиться в командиры, получить военное образование. С другой — не хотелось менять образ жизни. Сейчас — уважение односельчан, почти самостоятельность, а что будет в армии?
В конце концов, положился на судьбу — что она наворожит, тому и быть. Молча положил повестку на стол председателя сельсовета. Тот вздернул на буграстый лоб очки в железной оправе, презрительно ухмыльнулся. На следующий день сообщил: секретарь может спокойно работать, военкомат выдал отсрочку от призыва.
Так или иначе, но сомнения Сидякина улеглись и он продолжал корпеть за своим, перегруженным бумагами, рабочим столом.
Мать не могла нарадоваться на сына. Не пьет, не матерится, всегда в работе: то в сльсовете, то — по хозяйству. Одно только мучает женщину. Почему Прошка избегает вечеринок, почему у него, как у любого взрослого парня, нет зазнобы?
— Назар, когда ты в молодости поимел первую бабу?
Сидякин от неожиданного вопроса поперхнулся табаком-горлодером, долго кашлял, отмахиваясь то ли от густого табачного дыма, то ли от дурацких вопросов глупой жены.
— Чегой ты вспомнила? — наконец, выдавил он из себя. — Аль ревновать по старости приспичило?… Дай Бог память, первой я подмял здоровенную батрачку из барского поместья. Пондравилось…
