Сотрудник презрительно ухмыльнулся. Еще один знающий советчик на его голову! Теперь любой отживающий свой век старикашка — Мегре, любая баба — Мабль. Спохватившись, убрал ехидную улыбочку, заменив ее крайней озабоченностью.
— В чем-то вы, конечно, правы, но, сами понимаете, для этого необходимо время. И — немалое. Можете быть уверены, раскрутим. Раскрываемость в Дремове — на высоте. Недавно повязали убийцу пенсионера, отправили в изолятор двух рэкетиров.
Хитроумный мент! Много сказал и… ничего. Впрочем, его можно понять — ежедневно отбрехивается от пострадавших и их родственников, язык намозолил обтекаемыми словечками, научился успокаивать плачущих горемык, гасить агрессивность психически ненормальных, вежливенько, под ручку, выпроваживать из кабинета настырных.
— Хорошо, что вы заглянули, — в очередной раз лизнул сыщик «коллегу». — Теперь я лично проконтролирую ход расследования, доложу начальству… Обязательно буду держать вас в курсе. Разрешите — номер домашнего телефона?
Аккуратно записал на странице нового блокнота. Выждал пару минут. Достал из сейфа еще один мой роман. «По лезвию ножа». Честно говоря, тоже не самая лучшая книга — обычная серенькая серятина.
— Можно попросить вас оставить свои автографы?
Ради Бога, дорогой сыскарь, движение пера немногого стоит, на него не купить ни коньяка, ни колбасы. Даже так называемой «столовой» — на грамм мяса — две сотни граммов всяческих малос"едобных добавок.
Гулькин — так он отрекомендовался: Федор Гулькин — расцвел. Даже лысина на макушке уменьшилась. Он не торопился расставаться с «интересным собеседником». Восхищался разработкой сюжета, горевал по поводу некоторых огрехов, связанных с тем, что мне не довелось служить в уголовном розыске, предлагал свои услуги в качестве консультанта.
Не поленился проводить посетителя к выходу из здания. Разве под ручку не держал.
Наверно, мы выглядели довольно смешно: длинный, поджарый посетитель и толстый коротышка — сыщик.
Но меня волновала не разница в росте и телосложении — стоя у входа в уголовку, мы с Гулькиным привлекали нежелательное внимание прохожих, среди которых вполне могли находиться шестерки преступников.
— Вы чем-то обеспокоены?
— Что вы, Федор Иванович. Наоборот, разговор с вами внушил мне некоторую надежду…
— Спасибо на добром слове. Постараюсь не разочаровать.
Я его не слушал. На противоположной стороне улицы припаркован отживающий свой век «москвиченок». С помятыми крыльями и ржавыми пятнами. Из окошка с любопытством выглядывает… Виталька. Правда, огромные противосолнечные очки и надвинутый на лоб картуз, так любимый Жириновским, настолько изменили его внешность — не сразу узнаешь. Но я почему-то уверен: сын Машеньки, рецидивист и алкаш.
