На другое утро она проснулась поздно. Прислушалась. На кровать вскочил бабусин кот Чалдон. Пушистый красавец. Бабуся запрещала ему на кровать прыгать, а Ева наоборот, привечала, а котище и рад, ластится, мурлычет.
— Хороший, хороший, котяра, умный, ты чего, голодный небось? — Ева вскочила в одной рубашке и налила коту молока.
— Бабусь! — позвала Ева, но тут же вспомнила, что бабка еще вечером предупредила, что пойдет с утра в сельсовет.
На столе в кухне стояла тарелка, прикрытая мисочкой. Ева приподняла миску. Там горкой лежали оладушки. Ева и себе налила молока, достала банку с медом, помазала оладушки. Ох, как вкусно. Она даже не присела, так ей хотелось есть, просто одной коленкой встала на стул. Бабушка не одобрила бы такого — в одной рубашке, нечесаная, неумытая… В сенях вдруг раздался топот. Ева замерла.
— Можно, Варвара Семеновна?
Дверь отворилась. На пороге стоял Георгий Иванович.
У Евы от смущения ноги отнялись. Она ощутила, что он буквально раздел ее взглядом.
— Ой, простите… — пробормотала она. — Я сейчас…
— Не смущайтесь… Вы такая красивая… Настоящая Ева…
Он сделал шаг к ней. Но вдруг отвернулся.
— Простите, ради бога простите, — и как ошпаренный выбежал из дома.
— Ты чего так сияешь, а? — спросила бабушка, застав внучку за учебниками. — Покушала?
— Да, бабусь, спасибо.
— Так чего радуешься?
— Не знаю, хорошо мне тут у тебя, бабусь…
— Да оно видно, вон уж щечки не такие проваленные… Ничего, я тут тебя откормлю. — Бабушка погладила ее по голове. — Волосы у тебя хороши, у меня в молодости такие ж были… Ты их только не стриги, не вздумай!
— Ой, я хотела, даже в парикмахерскую пошла, а тетка-мастер и говорит: нет, такую красотищу резать не буду. Ну я и ушла. Но с ними столько возни, сохнут долго и вообще…
— И не думай, девка! Мужики любят длинные волосы, любого спроси. А у вас в Москве, говорят, это редкость большая. Молодые, они глупые, хотят быть как все, а уж ты мне поверь, лучше быть на особицу.
— Ой, бабусь, в Москве длинноволосых тоже хватает.
— Да видала я в кино, они там все больше с распущенными волосами-то ходят. Это срам.
— Почему?
— Да пойми… это ж все равно что голой при людях ходить. Бабу голую да с распущенными волосами только муж должен видеть.
— Это, бабусь, пережитки!
Опять в дверь постучали.
— Варвара Семеновна!
— Заходи, заходи, мил человек.
Это опять был Георгий Иванович. На Еву он не смотрел.
— Вот, Варвара Семеновна, забрал я вашу справку, как обещал. И пряников мятных купил.
