Сказал, надо выбрать комитет.
Выбрали Ознобишина, Соснякова, Саплина, Терешкина, великовозрастного парня, тоже ученика Успенской школы, и Елфимова из Семичастной — деревни, расположенной в полуверсте от Успенского. Выбрали председателя волкома.
— Волкомпарт рекомендует товарища Ознобишина…
Саплина назначили инспектором по охране труда.
— Сам батрак, — предложил Быстров. — Знает, что к чему.
Соснякову поручили заведовать культурой.
Вышли из школы скопом, торопились в исполком. Быстров обещал выдать всем по мандату.
— Чтоб были по всей форме!
Прасковью Егоровну поразил второй удар.
Утром Нюрка пришла помочь одеться, а старуха ни ногой, ни рукой.
— М-мы, м-мы…
Лупит глаза, истолкла бы Нюрку глазами, а ни ударить, ни толкнуть…
Старуха лежала на кровати и беззвучно плакала.
Нюрка из себя выходила, до того старалась угодить, не хозяйке, хозяину, — подмывала, переодевала, стирала, родную мать так не ублажают, как она обихаживала… Эх, если бы стала старуха свекровью!
Что бы делал Павел Федорович без Нюрки, запаршивела бы мать, сгнила, уж так старалась Нюрка, так старалась, но не помогло ей ее старанье, двух месяцев не прошло, как Павел Федорович велел ей уходить со двора.
Два дня Нюрка обливалась слезами, потом ночью, никому не сказав ни слова, ни с кем не попрощалась, исчезла. Вечером собрала еще ужин, а завтрак подавала уже Надежда.
Вскоре Успенское покинули пленные. Шел дождь, все нахохлившись сидели по своим клетушкам, когда к дому подскакал Митька Еремеев, волостной военный комиссар, свалился с седла, привязал коня к забору и побежал искать Павла Федоровича.
Тот в сарае перетягивал на дрожках клеенку.
— Гражданин Астахов, где ваши пленные?
— Известно где, один в поле, другой чинит шлею.
— Потрудитесь обеспечить незамедлительную явку в военкомат.
Еремеев серьезен до суровости. Павел Федорович даже струхнул: время суровое, государства воюют, заложникам приходится плохо.
Однако своя рубашка ближе, отправил Шлезингера, послал Петю за Ковачем и принялся ждать, что обрушится на головы злосчастных австрийцев.
Но обрушилось не на них, а на Астаховых. Пленных репатриировали.
Петер спокойно, по-крестьянски, принялся собираться в дорогу, вытряхнул вещевой мешок, сложил пожитки, смену белья, пуговицы, катушку, иголку, попросил и получил флягу меда, детям подарок из России, то улыбался, то озабоченно вздыхал и все поглаживал Петю по голове; зато Франц вдруг загрустил, дала себя знать немецкая сентиментальность, возвращается в Вену, в свою прекрасную Вену, где его ждут две прекрасные веселые девушки, каждая из которых готова, по его словам, выйти за него замуж, и вдруг заявляет, что в России остается его сердце.
