Голос резок, глуховат, напоминает звуки приглушенного фагота, мягкость и грубость звучат в его модуляциях.
— Евгений Денисович не дают.
Филипп Макарович неуверенно закручивает развившиеся колечки цыганских черных усов.
— Позовите Евгения Денисовича.
Квартира Евгения Денисовича тут же, в школе, только в нее отдельный ход с улицы.
— Обойдемся, Степан Кузьмич…
— Не обойдемся.
За окном свет еще раз мелькнул, все в классе преображается, и люди как люди, тени пропадают в никуда, все естественней, проще, все как всегда, — вот они две лампы-"молнии", одну вносит Егорушкин, вторую сам Евгений Денисович.
Ну конечно, это Евгений Денисович, красавчик с длинными русыми волосами, в пиджачке, в синей косоворотке…
— Экономим керосин, — с порога оправдывается Евгений Денисович, — бережем для занятий.
— А вы понимаете, что здесь?
— Но это же школьный керосин.
— Делят землю!
— Но это школьный…
— А что ваши ученики будут есть, вас это интересует?
Одну лампу ставят на стол, другую подвешивают под потолок, все видно, всех видно, на свету все как-то заметнее.
Быстров снимает фуражку, кладет на стол, вытягивает руку, не глядя ни на руку, ни на Устинова, — непререкаемый театральный жест.
— Список!
Славушка рассматривает Быстрова. Странное лицо, точно высеченное из песчанника, гладкие белесые волосы, будто смазанные маслом, такие же белесые брови, сумасшедшие — и не серые, а синие глаза, прямой нос с ноздрями, раздувающимися как у злого жеребца, бледные широкие губы, и подбородок такой благородной формы, что, носи он бороду, ее следовало бы сбрить, чтобы лицо не утратило своих законченных очертаний.
— Ну что ж, потолкуем…
Только всего и произносит он, но Славушка понимает, что теперь не будет ни драки, ни крика, ни обмана, так велик авторитет этого человека, его боятся, это очевидно, но есть в нем что-то еще, что заставляет одних притихнуть, других подчиниться, а третьих поверить и пойти за ним, куда бы он их ни повел.
Быстров отводит плечи назад, сбрасывает бекешу, подходит к доске и видит в углу мальчиков.
— А вы что здесь делаете?
Они молчат, сейчас их выгонят, и, собственно говоря, они уже и сами не прочь…
Взгляд синих глаз пронзителен и беспощаден.
— Сидите, сидите, — снисходительно говорит Быстров. — Учитесь. Может, кто из вас станет еще председателем совнаркома!
Набрасывает на доску бекешу, возвращается к столу. Смотрит на бумагу, где расписано, какие и за кем закреплены земельные наделы, а все остальные смотрят на Быстрова, ждут, что он скажет, спорить с ним опасно и почти бесполезно, знают — как он решит, так тому и быть.
