Солнце уже скрылось. Над почерневшей рекою раскинулись облачка тёплого пара. Валька спустился к старой искорёженной раките, раскинувшейся возле поросшего осокой берега, взял конец бечевы в левую руку, правой раскачал «кошку» и, наметив место, быстро выбросил её вперёд.
Вода булькнула. Испуганно бултыхнулись с берега встревоженные лягушки.
Валька потянул конец бечевы — бечева не натягивалась.
— Не зацепило! — догадался он и перебросил «кошку» чуть правее.
— Ага… теперь есть!
Сердце его затрепетало, как птица, запутавшаяся ночью в кустах, когда неуклюжие прутья ныретки показались над поверхностью воды.
— Эх, кабы щука… либо налим фунта на три.
Он выхватил ныретку, поднял её к глазам и, не обращая внимания на струйки воды, стекавшие ему на штаны, принялся рассматривать улов:
— Две плотвы… три ерша, три сайги и два рака. Валька вздохнул разочарованно, нанизал рыбёшек на кукан. Раков выбросил в реку, ныретку перекинул на другое место и, свернув «кошку», выбрался наверх.
Была уже ночь. Красной дугою выглядывал из-за леса край огромной луны. И, озарённые её слабым сиянием, развалины графской усадьбы казались теперь снова величественным, крепко спящим замком.
Но что это? Валька подпрыгнул, точно зацепил ногой за корягу, и выронил кукан. Одно из окон спящего замка озарилось изнутри слабым светом.
«Что за штука? — подумал Валька. — Кто это там?… Ага! Да это, конечно, Дергач зажёг свечу. Но чего он там бродит? Как он, дурак, понять не может, что отсюда могут увидать мальчишки и заинтересоваться!»
Валька наклонился, отыскивая оброненный кукан. Когда он поднял голову, то света в окошке уже не было.
И на Вальку напало сомнение, что не лунный ли отблеск на случайно сохранившемся осколке стекла принял он за огонь.
«Надо будет завтра спросить Дергача, — решил он. — Ежели он не зажигал огня, то, значит, мне показалось».
С утра Яшку нарядили в новые штаны, праздничную рубаху, и из сундука мать достала пахнущий нафталином картуз.
— Мам… а картуз-то зачем? — запротестовал было Яшка. — Сейчас не осень и не зима, и так жарко.
— Помалкивай! — оборвала его мать. — Хочешь, чтобы судья посмотрел на тебя и сказал бы: у, какой хулиган, весь растрёпанный! Да рожу-то получше умой. Да если спрашивать тебя чего будут, то отвечай скромно да носом не шмыгай.
В суде они встретили Стёпкину мать — лавочницу, разряженную в старомодную плюшевую кофту, и Степку, до того зачёсанного назад, что, казалось, глаза его даже по лбу подались.
