Рано или поздно они все равно что-нибудь придумают, мне придется смириться с их решением. Лучше, конечно, позже, чем раньше, ни перспектива стать пажем, ни перспектива стать спартанцем меня не радовали. Так что пусть спорят подольше и без меня.
Стол был накрыт под навесом, во дворе. Отец никогда не входил в дом – за исключением одной ночи, около семнадцати лет назад.
– Наконец-то, – мать уже сидела за столом. – Мог бы и пораньше вернуться.
– Разве я опоздал?
– Я хочу поговорить с тобой до прихода отца. Сегодня – твой день рождения.
– Знаю, – я нимало не придавал значения этому факту.
– Тебе сегодня шестнадцать.
– Ну и что? – я пожал плечами. – В прошлом году было пятнадцать. Какая разница?
– Большая, – мать поджала губы. – Пора подумать о будущем.
– Что о нем думать?
– Тебе очень пойдет бархатный берет.
– Не сомневаюсь.
– И короткая шпага.
– Возможно, – я не хотел спорить. С минуты на минуту придет отец, вот пусть они и спорят. Без моего участия.
– Все очень просто, – сказала мать. – Я предупрежу камергера, и тебя примут. Никаких проблем.
– Отлично, – сказал я. – Можно, я поем?
– Нужно только решить, к которому из королей ты пойдешь на службу.
– К самому лучшему, – сказал я.
– Наверное, к тому, который ближе живет, – сказала мать.
– Гениально, – сказал я. – А поесть можно?
В эту минуту, наконец, заскрипела калитка, и во двор вошел отец. Мать замолчала. Он прошел в дальний угол двора. Я заметил, что его панцирь разорван на боку, а над глазом запеклась кровь.
– Почему так поздно? – сухо спросила мать. Он не ответил.
– Что случилось? – спросил я. Отец снова не ответил. Он возился с застежками и ремешками своего панциря и ругался вполголоса.
– Помоги ему, – сказала мать. Я не пошевелился. Я не мог преодолеть отвращения, которое вызывало во мне все, что связано с оружием или войной. Я не мог заставить себя прикоснуться к панцирю.
Отец справился с доспехами без моей помощи и вернулся к столу. Мать подала ему ломоть праздничного хлеба и кружку молока. Он принялся за еду.
У меня пропал аппетит. Больше всего мне хотелось, чтобы традиционный разговор начался как можно позже, а еще лучше – не начался бы вообще.
Отец доел, смахнул крошки на пол и сказал:
– Война.
– Опять, – мать вздохнула. – Вам еще не надоело?
Он тяжело посмотрел на нее и ничего не сказал.
– С кем? – спросил я.
– С Центральным Рынком.
Не зря у меня портилось настроение. За Центральным Рынком жила Моя Девушка. Значит, наше примирение откладывается, как минимум, на три-четыре дня.
