– Теперь мой черед, – подбоченилась Ветошка. – Ну, огрессы-принцессы, кто из вас страшнее?
Одна из огриц выступила вперед.
– От такой мордашки и огра хватит кондрашка, – хором произнесли красавицыны подруги.
Да, она была страшна. Такого мордоворота Эхсу раньше не посчастливилось видеть.
– А я могу стать еще жутче, – заявила Ветошка.
Огры так и полегли от хохота. Жутче нашей красавицы? Ну и бабу ля, такое загнула!
– Не лицом человек страшен, а делом, – наставительно изрекла Ветошка. – Ну-ка покажи, что делать умеешь.
Громыхающими прыжками огресса помчалась к себе в хижину, распугала там всех летучих мышей и наконец выбралась наружу с кувшином молока в руках. Состроив дикую гримасу, огресса посмотрела на молоко – и оно вмиг скисло.
Эхс был потрясен. Слышать-то он слышал, что огрицы способны взглядом створожить молоко, но увидеть довелось впервые.
Теперь настал черед Ветошки. Она вытащила из мешочка какие-то флакончики и коробочки, и начала накладывать краску на лицо.
– Что это она делает? – спросила Роза.
– Превращается, – пояснил Эхс, внимательно следя за Ветошкой. – Она ведь актриса.
Ветошка действительно стала безобразной. Но огры и ухом не повели. Они привыкли к безобразию.
Ветошка подошла к кастрюле с водой.
– Поднимите меня, касатики, – велела она.
Огры, которых разбирало любопытство, исполнили приказ прокляторши, а она, оказавшись над водой, устремила внутрь кастрюли взгляд, да какой…
Вода не выдержала и скисла?
«Ну и сильна, старая», – подумал Эхс.
Огры наверняка подумали то же.
Но, чтобы убедиться окончательно, один из них сунул в воду палец и облизнул.
– Не вода, а каша. Ай да мамаша! – восхищенно промычал огр.
Эхс вспомнил, что и его бабушка, проклятая комедиантка, когда-то изобразила огрессу, да так ловко, что дедушка просто в нее влюбился. Теперь Эхс понял, как она это сделала.
Теперь настала очередь Эхса. Ну что же ему сделать, чтобы не отстать от Розы и Ветошки?
Взвинтиться и стать огром? Да что они, огров не видели, что ли? Нет, огра огром не удивишь.
И тут он догадался…
– А кто из вас, огры, самый тупой? – обратился Эхс к почтенной публике.
– Я! Я! – заорали наперебой огры, позабыв рифмы.
Каждый лез вперед, каждый старался доказать, что тупее его нет на свете. Но чуть погодя вперед вышел один, самый громадный, самый непроходимый для любой мысли, самый дремучий. Весь он состоял из бугров, и уши у него были накачанные, бугристые, и даже о том, как расправиться с кусачей блохой, ему лень было подумать.
