- Кой черт играете по утрам на гитаре? - спросил он недовольно.
Его голос разбудил спавшего на диване третьего сонливца - Громова.
- Что это за разговоры, черт возьми, - закричал он. - Дадите вы мне спать или нет?
- Это Подходцев, - сказал Клинков. - Все время тут разговаривает.
- Да что ему надо?
- Он уверяет, что ты недалекий человек.
- Верно, - пробурчал Громов, - настолько я недалек, что могу запустить в него ботинком.
Так он и поступил.
- А ты и поверил? - вскричал Подходцев, прячась под одеяло. - Это Клинков о тебе такого мнения, а не я.
- Для Клинкова есть другой ботинок, - возразил Громов. - Получай, Клинище!
- А теперь, когда ты уже расшвырял ботинки, я скажу тебе правду: ты не недалекий человек, а просто кретин.
- Нет, это не я кретин, а ты, - сказал Громов, не подкрепляя, однако, своего мнения никакими доказательствами...
- Однако вы тонко изучили друг друга, - хрипло рассмеялся толстяк Клинков, который всегда стремился стравить двух друзей и потом любовался издали на их препирательства. - Оба кретины. У людей знакомые бывают на крестинах, а у нас на кретинах. Хо-хо! Подходцев, если у тебя есть карандаш, - запиши этот каламбур. За него в том журнале, где я сотрудничаю, кое-что дадут.
- По тумаку за строчку - самый приличный гонорар. Чего это колокола так раззвонились? Пожар, что ли?
- Грязное невежество: не пожар, а Страстная суббота. Завтра, милые мои, Светлое Христово Воскресенье. Конечно, вам все равно, потому что души ваши давно запроданы дьяволу, а моей душеньке тоскливо и грустно, ибо я принужден проводить эти светлые дни с отбросами каторги. О, мама, мама! Далеко ты сейчас со своими куличами, крашеными яйцами и жареным барашком. Бедная женщина!
- Действительно, бедная, - вздохнул Подходцев. - Ей не повезло в детях.
- А что, миленькие: хорошая вещь - детство. Помню я, как меня наряжали в голубую рубашечку, бархатные панталоны и вели к Плащанице. Постился, говел... Потом ходили святить куличи. Удивительное чувство, когда священник впервые скажет: "Христос воскресе!"
- Не расстраивай меня, - простонал Громов, - а то я заплачу.
- Разве вы люди? Вы свиньи. Живем мы, как черт знает что, а вам и горюшка мало. В вас нет стремления к лучшей жизни, к чистой, уютной обстановке, - нет в вас этого. Когда я жил у мамы, помню чистые скатерти, серебро на столе.
- Ну, если ты там вертелся близко, то на другой день суп и жаркое ели ломбардными квитанциями.
- Врете, я чистый, порядочный юноша. А что, господа, давайте устроим Пасху, как у людей. С куличами, с накрытым столом и со всей вообще празднично-буржуазной, уютной обстановкой.
