— Джой отличается повышенным самомнением, — почти извиняющимся тоном произнес он. — Он не хотел ничего плохого. Он старается услужить мне и вовсе не так глуп. Вот только слишком уж горячо берется за дело, никак не могу его отучить.
— Я всегда считал, что кукол не учат. Просто дергают за нити.
— О! Это не совсем верно, мистер Меткалф. Джой далеко не кукла, да и я предпочитаю быть кем-то посложнее кукловода. Ну, например, катализатором.
Он умел говорить — и это в наши дни, когда умеющих говорить почти не осталось. Я и сам умею говорить, но меня обязывает профессия. Фонеблюм занимался этим из чистой любви к искусству.
— Меня мало интересует, кем вы предпочитаете быть, — сказал я. — Вы послали Джоя заставить меня отказаться от расследования. Я заработал себе на этом сломанный зуб.
— Мне казалось, такие вещи входят в вашу профессию.
— Из этого не следует, что я должен их любить. Вы хотите, чтобы я отказался от дела. Почему?
— Меня совершенно не заботит это дело. Вы огорчаете людей, о которых я забочусь, поэтому я и прошу вас остановиться.
— Люди, о которых вы заботитесь. Кто они?
— Доктор Тестафер, Челеста Стенхант и дети с Кренберри-стрит.
— В настоящий момент на Кренберри-стрит только один ребенок, Фонеблюм, и тот котенок. Люди, о которых вы, по-вашему, заботитесь, — это та самая компания, что меняется в лице при одном упоминании вашего имени.
Это немного укоротило его. Его брови сомкнулись и скептически приподнялись на обширном лбу — похоже, в условиях, когда остальная часть тела остается инертной, они компенсируют это своей экспрессией. Он поднял свой стакан и отпил, обдумывая ответ.
— Моя жизнь сложна, — пожаловался он. — Инквизиция отняла у меня большую и любимую часть моей собственности. Вся моя жизнь прошла в отрыве от общества. Я изо всех сил стараюсь сохранить хрупкие связи между тем, что было, и тем, что стало, но — увы! — часто мне это не удается." — Он прикрыл глаза, словно от душевной боли.
Актер из него был никудышный. Из меня тоже не ахти какой, но из него — совсем никуда.
— Доктор Тестафер назвал вас гангстером, — сказал я. — Он ведь тоже немолод…
— Доктор Тестафер может не принимать мое участие, — сердито перебил он,
— но, поверьте, он живет только благодаря моей любезности.
Я забросил крученый мяч.
— Я был там сегодня вечером. Кто-то зарубил его овцу.
Фонеблюм встрепенулся. Он выпрямился и отставил стакан.
— Не беспокойтесь, — утешил я его. — Они повесят это на Энгьюина. На то есть приказ.
