Нашей погодой можно было наслаждаться бесконечно – понятное дело, кроме тех дней, когда пляж и гостиницу накрывало вонью консервного завода. Тогда отдыхающие обнаруживали то, с чем жителям, к примеру, бухты Дальней приходилось мириться день за днем, и только тут начинали догадываться, зачем мистер Коузи выселил свою семью из отеля, построив для нее на Монарх-стрит огромный дом. Хотя вообще-то запах рыбы мы не воспринимали как нечто ужасное. Воняли болота, воняли сортиры, и рыбная вонь лишь привносила в запахи разнообразие. Но в шестидесятых она стала проблемой. Женщины нового поколения жаловались – дескать, кошмар: платья провоняли, аппетита нет, да и всю лирику отшибаem напрочь! Примерно в это время человечество решило, что носу нас предназначен для запахов исключительно парфюмерных. Помню, как Вайда пыталась утихомирить подружку одного известного певца, которая принялась скандалить: мол, бифштекс у нее будто бы отдает мидиями. Меня это задело: еще чего, на кухне я ошибок не совершаю! Позже мистер Коузи стал всем рассказывать, что это и погубило бизнес – белые якобы надули его, дав ему скупить пляжи по соседству, потому что из-за близости консервного завода они все равно не могли приносить прибыль. Рыбная вонь обратила курорт в посмешище. Но я-то знаю: вонь, постоянно висевшая над бухтой Дальней, накрывала Сукер-бей лишь раз или два в месяц, а с декабря по апрель ее вовсе не было – в это время клети крабовых ловушек оставались пустыми, завод стоял. Нет-нет. Мне не важно, что он кому говорил, но бизнес пустило по ветру другое. Свобода, сказала Мэй. Выбиваясь из сил, она пыталась сохранить хотя бы что-то, когда ее свекор уже опустил руки; она была убеждена, что их бизнес, всю ее семью погубили гражданские права. Имея в виду, что цветные стали с большим удовольствием жечь города, чем танцевать на морских курортах. Это вообще было на нее очень похоже – на эту Мэй: и отродясь-то дура, так стала еще и чокнутая. Дело в том, что тот, кто в сороковые хвастал, что в отпуске побывал у Коузи, в шестидесятые уже горделиво ронял что-то про «Хилтоны» и «Хайатты», про круиз на Багамы и отдых в Очо-Риосе [4]. Истина в том, что ни ракообразные, ни попытки добиться расовой интеграции не виноваты. И даже не напоминайте мне про ту девицу с ее бифштексом, что отдавал мидиями: если посетителям иначе не послушать Уилсона Пикетта или Нелли Латчер, они где хочешь, хоть рядом с сортиром сядут. Это раз, а кроме того, поди еще отличи один запашок от другого, когда жара, толпа, тебя прижали носом к партнеру, а играют при этом тему «Harbor Lights»! Так что пока Мэй день-деньской ругала Мартина Лютера Кинга, виня его во всех своих бедах, гостиница по-прежнему делала деньги, хотя клиентура, надо признать, увы, стала другая. Говорю вам: не того она ругала! Мистер Коузи, между прочим, умнейший человек был. Он здесь стольким цветным, помог, скольким правительство и за сорок лет не поможет. Потом – это он, что ли, заколотил дверь отеля и продал семьдесят пять акров застройщику из «Иквэл Опотъюнити», чтобы они сляпали там тридцать два дома, да так похабно, что моя лачуга и то в сто раз лучше! У меня хоть полы из струганных вручную дубовых плах, не то что их сосновые обрезные доски, и пусть у меня, может, стропила не совсем по линеечке, но уж зато выдержаны и высушены как положено.
