В «Пограничных бродягах» мы уже рассказали, как развивались события и насколько посланец генерала Рубио оказался достойным оказанного ему доверия.
Мексиканский лагерь расположился на живописной равнине, как раз против ущелья, из которого генерал ждал появления каравана.
Был поздний вечер, прошло уже с час, как закатилось солнце. Дон Хосе-Мария, обеспокоенный запозданием капитана и предполагая возможность непредвиденного осложнения, разослал во все стороны разведчиков. С минуты на минуту ожидая известий, он быстро ходил взад и вперед по палатке, обуреваемый все возраставшим волнением. По временам он останавливался, хмурил брови и прислушивался к тем звукам, которые без всякой видимой причины рождаются в ночной тиши и затем вновь смолкают, как бы проносясь на крыльях джиннов — меньших божеств мексиканской мифологии, которых и доныне еще слышит в горах суеверный мексиканский народ.
Несмотря на свою долгую военную карьеру, генерал Рубио был еще далеко не старым человеком, ему было сорок два года, но треволнения военной жизни оставили глубокие следы на его лице и он казался гораздо старше своих лет. Он был высокого роста, строен, его сухое мускулистое сложение и широкая грудь выдавали огромную силу. Коротко подстриженные волосы начинали седеть, но черные умные глаза блистали огнем юности, энергии и отваги.
Вопреки обычаю высших мексиканских офицеров нацеплять на себя при каждом удобном случае всевозможное шитье, золотые позументы и прочую мишуру, его костюм отличался суровой простотой, от которой еще более выигрывала его воинственная осанка.
На столе посредине палатки лежала развернутая карта; генерал часто останавливался и наклонялся над ней. Тут же была небрежно брошена сабля и пара пистолетов.
Раздался конский топот, сначала отдаленный, но затем быстро приблизившийся. Часовой у входа в палатку крикнул: «Кто идет?» Всадник остановился, спрыгнул на землю и через минуту перед генералом предстал человек. Это был дон Хуан Мелендес.
— Наконец-то, это вы! — воскликнул генерал, и черты его прояснились.
Но, увидев, что лицо капитана носило следы глубокой печали, он вдруг остановился на полпути к нему, и его с новой силой охватило не успевшее затихнуть волнение.
— О-о! — заговорил он. — Что такое, капитан? Не случилось ли какого несчастья с караваном.
Молодой офицер опустил голову и не отвечал ни слова.
— Что это значит, господин капитан? — продолжал уже гневно генерал. — Может быть, вы онемели?
